Петербург в царствование Екатерины Великой. Самый умышленный город - Джордж Манро

Наконец – и это особенно важно – при Екатерине началось и в основном закончилось сооружение гранитных набережных каналов за счет казны. Гранитные набережные не только прибавили городу изящества, гармонии и солидности, но их появление имело и важные экономические последствия: берега каналов теперь можно было гораздо интенсивнее использовать и как улицы, и как места перегрузки товаров. Работы по сооружению набережных, продолжавшиеся с 1760-х гг. до конца екатерининского царствования и даже в начале 1800-х гг., обеспечили занятость для тысяч квалифицированных мастеров и чернорабочих и много способствовали осушению низменных плоских земель, на которых стоял город[339].

Начались эти работы и усовершенствования в основном в центральных частях города, где жили богатые люди. Отчасти это было связано с возможностями обитателей названных районов оплачивать их благоустройство. Так, когда мощение осуществлялось на средства домовладельцев, то вполне понятно, что зажиточные горожане могли содержать улицы в лучшем состоянии, чем бедняки, с трудом зарабатывавшие на пропитание. Но особый подход к районам, где проживали важные лица, привёл к оснащению богатых кварталов дополнительными удобствами – здесь задолго до других частей города появились канализационная сеть, уличное освещение, гранитные набережные, «грелки» – павильоны с очагом для обогрева кучеров, и прочие усовершенствования. К концу екатерининского царствования эти новые городские удобства в каждой из городских частей имелись лишь кое-где, распределялись неравномерно и лишний раз доказывали, что образовались два разных Петербурга: центр, где преобладали зажиточные горожане, и окраины, где обитали люди победнее. Однако, если обращать внимание лишь на один этот аспект, можно упустить из виду ещё более важное явление. За время царствования Екатерины в целом ряде муниципальных служб потерпел неудачу один метод обеспечения потребностей городской жизни и постепенно развился другой, а именно: довольно незатейливая система, при которой с домовладельцев взыскивались трудовые и материальные повинности, уступила место такой системе, при которой хозяева домов платили за то, чтобы те же самые работы производили специальные городские служащие. Сформировавшаяся в результате специализация деятельности городских служб является отличительным признаком города начала Нового времени и знаменует собой важную перемену в характере городской жизни, когда бы она ни произошла.

Те институты, которые сложились в сельской местности для попечения о больных, слабых и немощных, в городе формировались медленно. В первые несколько десятилетий существования Петербурга эти обязанности лежали на полиции и церкви, однако у них было очень мало возможностей справляться с подобными задачами во всём их масштабе. Каковы бывали эти проблемы, хорошо показывает случай с отставным солдатом Завьяловым, прослужившим в разных полках с 1738-го по май 1764 г. При выходе в отставку ему просто выдали паспорт и сказали, чтобы он сам добывал себе пропитание. По словам солдата, он был стар и болен, ходил с трудом, имущества не имел, так что не мог прокормиться собственным трудом. К счастью, в ответ на прошение Завьялова ему выделили место в приходской богадельне при Воскресенской церкви, но так везло далеко не всем[340]. Необходимо отметить, что приходские дома призрения больше годились для ухода за стариками, чем для приёма младенцев и маленьких детей. Первым учреждением, специально предназначенным для этих несчастных, было петербургское отделение Московского сиротского дома, открытое под руководством И.И. Бецкого в 1770 г. Другие сиротские приюты и больницы подчинялись Департаменту общественного призрения, учреждённому в 1775 г. В состав руководства Департамента входили губернатор Санкт-Петербургской губернии, двое представителей от Верхнего земского суда, двое – от Губернского магистрата и двое – от Верхней расправы. Департамент общественного призрения контролировал работу Обуховской больницы, открытой в начале 1780-х гг. и вмещавшей свыше двухсот пациентов одновременно, а также ведал Калинкиным домом (это была больница для страдавших от венерических болезней), оспенным карантином и домом призрения для неизлечимых больных на 200 с лишним коек. В течение 1780-х гг. департамент открыл приют для душевнобольных и две богадельни, вмещавшие в общей сложности 1800 человек[341]. После 1786 г. под управление Департамента общественного призрения были переданы школы. Кроме того, ему вменили в обязанность осуществлять надзор за частными пансионами и ввести для их преподавателей квалификационные экзамены, однако сопротивление со стороны пансионов помешало выполнить оба эти задания. Департамент общественного призрения был хорошо обеспечен материальными средствами, так как при основании своём получил немало крупных пожертвований, и большинство его повседневных затрат покрывали доходы от ссудных процентов[342].

Уровень смертности в большинстве учреждений Департамента был довольно высок, что объяснялось тяжёлым состоянием пациентов при поступлении, суровостью петербургского климата и неудовлетворительным уходом. Однако, по мере того как улучшалась выучка сотрудников больниц и приютов, уровень смертности постепенно понижался[343]. Но, несмотря на благополучное финансовое положение Департамента, подведомственные ему заведения отличались слишком малой вместимостью и страдали от вечной нехватки персонала и денег. Впрочем, они всё же представляли собой хотя бы начатки официальной общественной благотворительности в российском столичном здравоохранении и образовании. Итак, благотворительные учреждения ведали хроническими проблемами общества, а для борьбы с чрезвычайными ситуациями были созданы другие службы.