Небесный огонь - Ариадна Борисова

Неприязненный холод обдал Янгварда: он почувствовал недобрый взгляд. К ним крупными шагами шел дюжий старик, по виду кузнец. Черные с проседью волосы, схваченные вкруговую ремешком, сердито взметались над плечами. Кузнец хозяйски возложил на плечо Олджуны мозолистую длань и что-то желчное с напором процедил сквозь зубы.

Она вздрогнула, порывистым движением скинула его руку и презрительно вымолвила в ответ резкое слово. Повернулась, мельком глянув на желтоглазого человека с собакой. Горечь, гнев и печаль стыли в темных глазах. Не было в них ни любви, ни тихой нежности. Примерещились Янгварду…

Пес встряхнулся, напомнил смятенному хозяину о продолжении битвы. Рыкнул на него с грозным раскатом: что стоишь столбом, проснись!

Барлор очнулся и выкрикнул вдогон уходящим:

– Я – Янгвард, что значит Упрямый! Клянусь Златоглазой волчицей, я увезу тебя в свое гнездо!

Кузнец злобно зыркнул из-за плеча. Олджуна не оглянулась.

– Увезу, пусть даже ты – чужая!

…Начались новые витки ытыка, что смешивали в мисе поля кровь, ярость и боль.

* * *

Незримые духи просочились сквозь камень гор, толщи вод, воздушные пласты и обрушились на врагов. Погружаясь в вязкие потоки, замедлялись на взмахе занесенные клинки, руки немели в насыщенных ненавистью ветрах. Бесплотные хранители коновязей, мглистые хозяева дворов и юрт поднялись вокруг Элен мерцающей защитной завесой.

Кузнецы слышали рядом шумное тройное сопенье и топот гигантских копыт мастера Кудая. А порою видели и его самого. Кудрявые вихри расплетенной косы клубились над его головой. Все три туманных лица были лицами героев. Призрачный молот дробил метельный воздух. В шквалах страстей и пыли, словно дырья, раздерганные дымными пальцами Элбисы, мелькали судорожно разинутые в крике рты пришельцев. Кудай помогал ковать победу.

Битва снова растеклась по полю, участились передышки. Люди подвигались к перелескам. Утомленным бойцам казалось, что там можно укрыться от прямых нападений и отбиваться среди деревьев как будто полегче.

Заслоном в дороге к воротам вровень встали два высоких седых воина – Хорсун и Сандал.

Хорсун отправил Аргыса домой. Стрела угодила коню в правую переднюю голень. Ну, хоть без яда, и сухожилие не пострадало. Как ни упирался гнедой, увели его мальчишки.

Пешему несподручно было вначале, потом привык. В порывистой пляске боя не заскучали ноги, сопровождая звонкую песнь меча и ножа.

К тайному удивлению Хорсуна, главный жрец в своих кожаных латах, накинутых поверх тонкой ровдужной рубахи, воевал умело и хладнокровно. Если б не болот в руке, можно было подумать, что в длинной молитве кладет поклоны богам. А едва ли не каждый выпад-поклон рушил плоть и пускал кровь. На лице Сандала, который всегда противился жертвоприношению, краснел и подрагивал старый рубец.

…Чуть выдавалось время, жрец прикрывал усталые веки, и в боевых всполохах перед ним всплывали знаки и слова – те, что опишут сегодняшний день. Только бы не упустить ничего, не потерять словесную нить. Если, конечно, минует Ёлю.

Поблизости, к торжеству Илбиса, озаренные орошали землю кровью противников.

– Прости, Белый Творец, – бубнил травник Отосут, больше обороняясь, чем нападая.

– Акх-х! – глухо крякал, круша чьи-то кости, костоправ Абрыр…

В пестрой сшибке над Сандалом задрыгал ногами вражий скакун. Не особо проворный жрец еле вынырнул из-под копыт.

– Прости! – со слезами в голосе завопил Отосут лошади, и наконечник его копья вошел в ее грудь по самое древко.

Резвый всадник успел спрыгнуть и злобно пнул свалившееся замертво животное. Жилистый и коренастый, рослому Сандалу по плечо, он собрался вышвырнуть меч в живот соперника… Но почему-то встал.

Оба они, главный жрец и чужак, судя по богатому латному облачению тоже один из главных, уставились друг на друга. Сандал не сводил глаз с лица иноземца, его крупного носа с черной метиной на конце, а враг вперил мелкие глазки в шрам на щеке жреца. Память в мыслях обоих прокрутилась назад быстрее проблеска молнии и застопорилась там, где хозяйский сынок выстрелил в кухонного мальчишку из отцовского лука…

– Валах! – воскликнул, наконец, изумленный Сандал. – Валах Носатый!

И тотчас усомнился. Носач казался на вид вдвое моложе его, а ведь были почти ровесниками… Но тот вскричал:

– Гилэт! Вот где ты скрывался!

Рубец на щеке Сандала крупно задергался и полыхнул огнем. Верхняя губа Валаха, оснащенная тонкими усиками, задрожала и приподнялась, здоровенный нос налился кровью. Скрестив мечи, давние знакомцы начали медленный танец. Равенство сил подтверждала напруженная неподвижность клинков.

– Еще в детстве я заклеймил твое лицо, – просипел Валах. – На колени, раб… Ниц перед хозяином, беглый пес!

– Когда-то ты боялся неволи, – усмехнулся Сандал. – Меня обменял за свободу… А что запросил ты за свою душу у бесов?

– Захочу – обменяю тебя на нее! – взвизгнул мандр, взбелененный насмешкой. – Озаренные рабы нынче в особой цене!

– Бесы остались внакладе, подарив тебе молодость за столь никчемную душу.

– Да, старец, да! – ухмыльнулся Валах. – Уж ты-то точно опоздал продать три свои!

Сандал не к месту заинтересовался:

– Можешь ли ты при отсутствии души подлинно радоваться бытию?

– Я рад, по крайней мере, тому, что оно подарило мне эту встречу и возможность наказать раба за побег!

С этими словами орудие Валаха одолело меч жреца. Молодость взяла верх. Длинный тяжелый клинок метнулся вперед со слаженной силой удара и веса.

В какую-то долю мига два человека бросились к Сандалу с разных сторон и загородили его собой. Меч насквозь пробил сердце первого защитника, унося на острие предсмертный ток жизни… пронзил грудь другого… и, на полногтя не достигнув цели, остановился.

Дикий рык над головой Сандала заглушил все звуки вокруг! Такой рык на пределе ярости мог исторгнуть раненый зверь…

Но кричал человек, и он не был ранен. Через мгновение Валах, захлебываясь кровавой пеной, низвергся с перерубленной глоткой к стопам рычащего Хорсуна.

Сандал выбрался из-под тел младших озаренных. Дыхание застряло в горле, колючий вздох будто когтями оцарапал легкие. Вложив тяжкий выдох в мощь рывка, жрец обеими руками выдрал меч из груди мертвого травника и еще живого костоправа. Еле сил хватило это сделать, и ноги отказали – свалился ничком. Спасая его жизнь, погибли лучшие, самые молодые жрецы. Новая вина навалилась на старое сердце, не тронутое клинком. Полыхнуло костром лютой боли, прожгло землю сквозь латы, ребра и плоть.

– Учитель… – прошелестел Абрыр.

Сандал шевельнулся. Превозмогая боль, оттолкнулся ногами от тела Валаха, перевалился на спину и заставил себя сесть.