Муж-озеро - Ирина Андрианова

На переднем плане, правда, их не было видно, но Танюша знала, что они выглядят так же, как их жены — гладкие и холеные, иногда украшенные дорогими татуировками и псевдо-бороденками из барбишопов. У них были любящие, крепкие семьи; даже Танюша, при всей ее ненависти, не могла это не признать. Конечно, это было дополнительным отягчающим обстоятельством к общему списку их грехов. Самки и детеныши рода москвич тянули из котла свои руки, пытаясь втащить туда, как в черную дыру, все Россию. А надо всем этим, подобно родосскому колоссу, стояла Танюша. Она медленно и величественно поднимала огнемет и нажимала на спуск. Вообще-то она не знала, как выглядит этот агрегат и каким движением надлежит приводить его в действие, но со стороны ее поза (она обозревала себя одновременно со всех сторон) выглядела по-киношному эффектно. Так или иначе, она на что-то нажала, и из сопла огнемета вылился оранжевый конус пламени. Исток его, как и положено, был почти белым, а кудрявые концы — красно-оранжевыми. Они в один миг покрыли собой волнующуюся людскую кашу. Теперь Танюша не видела лиц москвичей; наверное, это было неприятное зрелище. Но по их конвульсивным движениям и по нечеловеческим воплям она догадывалась, что они поджариваются. Собственно, она не то чтобы была злым человеком. Ей не очень-то нравилось смотреть на мучения (разве что в первую минуту, как на символ). Ей нужно было, чтобы это месиво в кастрюле из кремлевской стены, эта адская Москва с ее миллионами наманикюренных щупалец просто исчезло. Потому-то она изо всех сил жала на воображаемый спуск, жала и жала, пока…

— Ну ты и злюка, — укоризненно сказала Оля.

Танюша опомнилась. Палец отпустил спусковой крючок, видение пропало. Оказалось, что группа давно уже не идет, обливаясь потом, по подземным переходам, а стоит, сняв рюкзаки и прислонив их к какой-то длинной грязной стене; похоже, это была вокзальная площадь. Танюша даже не заметила, как пришла сюда, как сняла рюкзак и положила на тротуар лыжи. Ребята окружили ее и, посмеиваясь, слушали. Позади всех, заслоненный плечами Сереги и Данилы, стоял Ион. Он неотрывно смотрел на Танюшу, и его лицо было таким печальным, что у нее дрогнуло сердце. Его почти сросшиеся брови сошлись еще ближе, и между ними залегла глубокая складка. Без привычной улыбки лицо осунулось и казалось постаревшим. «Ну что же ты, Танюша!» — будто говорили его глаза. Страшно смутившись, она принялась оправдываться.

— Ой, ну да, вообще-то это всех жителей мегаполисов касается, а не только москвичей, — затараторила она. — И вообще, конечно, москвичей тоже где-то можно понять…

Она с надеждой взглянула на Иона: «ты меня прощаешь?» Он сжал губы в неопределенной гримасе и покачал головой: мол, не знаю — не знаю! Но глаза посветлели, и Танюша воспрянула духом.

«Никогда больше не буду так плохо думать», — пообещала себе она — правда, без особой надежды, что выполнит обещание.

Оказалось, Ион уже чудесным образом разыскал и нужный вход в вокзал, и даже перрон. Оставалось только протащить вещи через металлоискатель и сгрудить их около входа в вагон, а потом ждать, когда строгая проводница с непроницаемым лицом отщелкнет дверь и начнет запускать пассажиров.

— Как ты сумел? — дивился Серега. — По мне, так тут заколдованный круг. Сговорились, черти, чтоб ничего чужакам не объяснять. Чтобы не приезжали больше.

— Ну, я у одного спросил — глухо. У другого спросил — еще глуше. А третья тетушка мне все популярно и показала.

— Чудеса. Небось, ты попался на недавнюю мигрантку. Она еще не ощутила себя москвичкой.

— Среди москвичей тоже попадаются хорошие люди, — поспешила сказать Танюша, заискивающе поглядывая на Иона.

— Ну что, одеваем рюкзаки и вперед. Штурман, как всегда, показывает дорогу, — ухмыльнулся Серега.

— Наш вечный штурман! Его контракт еще не закончен, — посыпались шутки.

— А ты, кстати, себе-то билет купил? Тебе ведь до Воронежа, или я уж забыл? Нас проводишь, и на свой вокзал поедешь?

Ион молча вскинул рюкзак и мельком взглянул на Танюшу. Она то поднимала испуганные глаза, то прятала. Что, что он сейчас скажет?

— Купил. — Вспыхнула улыбка. — Поеду с вами.

— Ничёси!

Все остановились и удивленно переглянулись.

— Ого. Быстро у тебя планы меняются. Ты ж говорил, у тебя работа… где-то там, под Воронежем… в Семилуках, что ли. Или как это место называется? И живешь ты там у друзей.

— А я позвонил одному человечку. Он меня на другую стройку устроит. Куда-то там у вас.

— А жить где? — Серега словно опасался, не напросится ли Ион жить у него.

— Тоже у друзей.

— Круто, когда всюду друзья.

Они перебрались на перрон. До отправления поезда было еще около часа, и вагонные двери пока не открывали. Серега скрипя сердцем согласился отпустить часть группы сделать закупки в поезд. Большую часть того, что купили в Ершуково, уже подъели.

— Но только быстро, быстро, быстро! Максимум — двадцать минут, и бегом назад.

— А это брать? Ну, это… — Игорек сделал выразительный жест у подбородка.

— А как же? У нас же на донышке осталось, а еще весь вечер впереди.

Посланцы живо разбежались по окрестным магазинам. Танюша, которая боялась опоздать не меньше Сереги, быстро схватила в ближайшем супермаркете с десяток сдобных булочек, расплатилась и поспешила назад. Привокзальная площадь уже не казалась ей такой враждебной, как в прошлый раз. Даже народу, кажется, стало поменьше. Теперь, когда она больше не боялась потеряться, когда группа заняла свое законное место в пространстве-времени, ожидая поезда, можно было успокоено оглядеться по сторонам. И Танюша огляделась, и заметила даже что-то привлекательное. Например, ларек с выпечкой, источавший сладостный аромат ванили. Или вот этих двух очень симпатичных и красиво одетых девушек. У Танюши не было ничего из их активов — ни красоты, ни молодости, ни даже красивой одежды — но все равно ей было приятно проводить их глазами. Недалеко от входа в вокзал она заметила Иона. Он стоял и курил, сунув вторую руку в карман своей пуховки — ужасной, линялой, засаленной и сплошь покрытой заплатами из скотча. А ведь еще несколько дней назад она казалась Танюше вполне приемлемой верхней одеждой. А главное — очень теплой, когда Ион, смеясь, укутывал ею Танюшу на привалах или ночью в шатре. Город обесценил не только сухари в мешочках — обесценил своими изобильными грудами теплых булочек в магазинах — но и походную одежду, и рюкзаки, и даже лица товарищей. Одежда теперь виделась грязной и вонючей, а лица — самыми обыкновенными, хотя совсем недавно они казались Танюше прекрасными и единственными в своем