Жена для двоих - Екатерина Янова

черный. Столько гадостей было, столько обид, разочарований, что эти теплые крохи счастливых воспоминаний и вовсе стерлись… Как теперь отмыть их, собрать?

Получается, с Аллой мне Саша не изменял…

Блин, не Саша. Леша. Надо привыкать. И с Агатой был не он. А вот в больнице ночью успокаивал меня Леша. Вспоминаю свой шок от его поведения тогда. Я думала, бред меня накрыл. За пять лет Дементьев ни разу так тепло не смотрел, не обнимал.

А если Леша и правда другой? Если бы я тогда не осталась ночевать в доме Рената? Могло ли быть все по-другому?

Достаю коробочку с кольцом. Получается, кольцо купил мне тоже Леша? Надеваю на палец. И душу топит ощущением потери.

Шторы плотно закрыты. Но ведь он где-то там?

Подползаю к окну, отодвигаю штору совсем немного. Вглядываюсь в огни ночного города. Прижимаюсь к холодному стеклу лбом, веду пальцем по прохладной поверхности. Слезы катятся из глаз.

Так много мы потеряли, так много поломали внутри. Не залечить это все, не восстановить. Но сейчас мне бы очень хотелось снова почувствовать на плечах его нежные руки. Я ведь так отвыкла от ласки, любви, нежности.

Вдруг мое внимание привлекает ярко мигающий огонек из окна противоположного дома. Странно. Неужели… это он?

Наверное, нет. Мигнув раз десять, огонек пропадает. Показалось.

Но уже через несколько минут, он вспыхивает вновь на улице прямо под моими окнами.

И я понимаю — не показалось! Алексей внизу, и он зовет меня! А я не знаю, идти или навсегда вычеркнуть его из сердца….

Глава 24. Свидание

На улице ночь, в душе тоже темнота. Тяжело прошел этот день. С пониманием, что исправить ничего не получится.

Яся уехала в больницу к Даньке, я бы тоже хотел познакомиться с ребенком ближе, но как подступиться к ним теперь, не знаю.

Сегодня приехал полковник Рязанцев. Смерть его бывшей жены тоже попала под расследование. Прав оказался сын полкана. Почувствовал, что их пытались нагнуть с левым диагнозом. Если бы вмешался Рязанцев тогда, может и спас бы женщину, и много других людей не пострадало бы от действий этих упырей. Но вернуть Иваныч ничего не может, и сжирают нас с ним похожие черви сожалений.

Посидели мы со старым полканом, выпили за упокой его жены и сына. Запали в душу мне его последние слова.

— Повезло тебе, Леха! Радуйся!

Болезненно смеюсь.

— Ага! Задыхаюсь от счастья! — морщусь.

— Зря ерничаешь! У тебя все поправимо! Все живы, здоровы! И все еще можно исправить!

— Как? Как исправить-то? — отворачиваюсь к окну.

— Словами, поступками, чувствами! Пока все живы — все исправить можно! — хрипит голос старика. — А вот когда все любимые уже там, — показывает наверх стеклянным взглядом, — тогда остается только себя сжирать чувством вины. Но и это уже никому не нужно!

Теперь я сижу в своей темной квартире и перевариваю все, что случилось. Окна Яси горят, но шторы закрыты. Она и сама закрылась от меня, как пробить броню эту, я не знаю. Но свет в ее окне для меня как маяк. Иваныч прав, я еще могу все изменить. Прошлое уже не исправить, но будущее в наших руках.

Дай мне шанс, Ясенька. Нам ведь было хорошо. Ни с кем так хорошо мне не было. Что-то же это значит? Не просто так вспыхнуло тогда, полыхнуло, разорвало так, что разбросало нас в стороны. Надо теперь аккуратнее с этой взрывной силой.

Долго наблюдаю за ее окнами. Вижу силуэт через закрытую штору. Чувствую, тоже переживает.

Вдруг штора открывается. Хватаю в руки бинокль, настраиваю оптику. Скольжу взглядом по ее точеному профилю. Плачет, похоже. И с такой тоской смотрит вдаль. Мне очень хочется крикнуть ей, что я здесь, так хочу обнять ее, что руки дрожат. Но как это сделать?

Тут приходит шальная мысль. Достаю фонарик, посылаю ей световой сигнал. Жалко я не знаю азбуку Морзе, чтобы послание мое было осмысленное, но надеюсь, она и так поймет…

А еще я хочу обнять ее. Просто обнять, вдохнуть и снова в ней потеряться. Надежда у меня уже вспыхнула. Не могу ее погасить. Бегу на улицу. Посылаю очередной световой сигнал. Давай, Синичка! Читай между строк.

Хочу тебя, люблю, жду…

Долго жду. Телефон сдох. Фонарик уже не включается. В холодной осенней ночи я давно продрог. Но не ухожу. Сижу на широкой качели посередине детской площадки.

Она не пришла. И не придет уже, это понятно.

Грустно, обидно, но понятно.

Нет, сдаваться я не собираюсь, надо думать, как пробраться в это неприступное сердце.

Глубоко погружаюсь в свои мысли, воспоминания, ощущения. Так глубоко, что начинаю улавливать ее запах. Такой родной и свежий. А потом вдруг движение воздуха… Несмелые шаги, рядом со мной присаживается девушка…

— Можно? — дрогнувшим голосом спрашивает моя Синичка…

Я только киваю, потому что онемел от неожиданности.

— Я хотела бы с вами познакомиться…, - шепчет она.

Прокашливаюсь, трогаю взглядом ее профиль…

— Я бы с радостью, но я не знакомлюсь с девушками. У меня уже есть любимая… Синичка.

— Хотите сказать, вы однолюб? — с сомнением.

— Абсолютный.

— И как зовут вас, однолюб синичек? — иронично выгибает бровь.

— Алексей, но для Вас я могу быть даже … рабом!

— Хм, как интересно! Нет, рабовладельческий строй закончен. А у вас раньше было много хозяек?

— Только одна…, - отворачивается.

— Ее-то вы и предали… — звучит как удар под дых.

Вздыхаю шумно.

— Только потому, что не знал, как справиться с ядом, которым она меня отравила.

Грустная улыбка, диалог наш обрывается. Яся не смотрит больше на меня, поднимает голову к звездному небу. Толкается ножкой от земли, качели с легким скрипом набирают амплитуду.

Мы снова молчим. Говорить у нас, как и раньше, получается плохо.

Нам хорошо в этой тишине. Подольше бы так…

Но поднимается ветер, заставляя вздрагивать от холода. Он как будто специально толкает нас к продолжению.

— Прости меня, — вдруг срывается как-то легко и естественно с моих губ.

— Что? — поворачивается Яся.

И я понимаю. Сейчас!

Торможу качели, встаю, присаживаюсь перед ее коленями, нахожу взгляд.

— Прости меня! — говорю громче. Замираю, не уточняю детали, пусть сама читает во взгляде. Там много всего.

Зависаем. Ее пальчики неспешно обводят мои брови, скулы, губы. Я теряюсь в ее глазах, хочу поцеловать, но боюсь спугнуть эту нежность.

Ловлю ее холодные пальчики, подношу к губам.

— Знаешь, — все же нарушаю тишину, — я сейчас чувствую себя снова на минном поле. Я хорошо запомнил эти ощущения, потому что был там.