Рената Флори - Анна Берсенева

Конечно, это прозвучало глупо и не к месту; Рената и сама не понимала, как у нее это вырвалось. Но, к счастью, у Виталика уже не было сил для того, чтобы замечать такие тонкости речи. Он сделал какой-то вялый жест рукой, наверное, означающий прощание, и побрел в комнату, оборудованную для отдыха счастливых мужей.

Уже в машине, глядя, как мелькает за окном этот мозаичный, этот неуловимый чувствами город, Рената подумала: «В «Москву», в «Москву»! Как хорошо…»

И блаженно зажмурилась, словно там, куда она ехала, ожидало ее какое-то небывалое счастье.

А может, это вот небывалое счастье и было.

Весна, во всяком случае, стояла в этом году и точно небывалая. В конце марта термометр уже показывал плюс пятнадцать, а к началу апреля температура и вовсе поднялась до двадцати, да так и осталась на этой отметке.

От такого необыкновенного тепла деревья сразу же окутались нежным лиственным туманом. Солнце ровно и ярко светило с утра до вечера, ни на минуту не уходя за облака, которые то легко летели по небу недлинными вереницами, то свободно раскидывались перистыми крыльями высоко над землей, над сосновым холмом «Москвы».

Веранда, на которой Рената теперь проводила целые дни, прогревалась солнечными лучами насквозь, и от этого ее потертые, растрескавшиеся доски уже к полудню делались такими теплыми, что на них хотелось лечь навзничь и не вставать до самого вечера.

Но она не ложилась на доски, конечно. Несмотря на блаженное состояние духа, голова у нее была на месте, и что ей можно делать, а что нельзя, она знала твердо.

По этой же причине Рената не ходила гулять далеко, несмотря на то что ее тянуло перейти речку по шаткому мостику, пройти мимо белой оштукатуренной стены монастыря, и идти потом долго-долго по вьющейся между холмами дороге к дальнему лесу, и войти наконец в этот лес, и увидеть, какой он – наверное, какой-нибудь таинственный, как в детских сказках, и, может быть, в нем водятся медведи, волки, лисы или хотя бы зайцы.

Но никуда она, конечно, не ходила. Благо, и на сосновом холме, возле самой дачи, было достаточно тихих мест, которые тешили воображение.

Рената спускалась с крыльца, отходила от дома на десяток метров и смотрела, как прямо у нее на глазах – это ей не казалось, так оно и было! – растут, поднимаясь все выше над травой, подснежники. Возможно, эти цветы, простые белые звездочки, назывались не подснежниками, а как-нибудь иначе, но ей нравилось называть их именно так. И ей казалось при этом, что ребенок вертится у нее внутри точно с таким же любопытством, с каким сама она смотрит на эти подснежники, и на монастырь за рекой, и на коричневые прошлогодние сосновые иглы, устилающие холм.

Все это были те важные составляющие жизни, значение которых по-настоящему понимают только дети, пока они еще не изобрели для себя множество сомнительных взрослых ценностей.

И Рената сейчас тоже понимала это значение – наверное, вслед за ребенком, который крутился у нее в животе.

Грустно было думать, что скоро ей придется покинуть этот бревенчатый дом, этот холм, все это предназначенное для счастливой жизни пространство. Но сделать это надо было обязательно, и очень скоро: Рената понимала, что как бы хорошо она себя ни чувствовала, а в больницу ей, с ее-то данными, хотя бы просто возрастными, надо будет лечь пораньше. А до больницы следует еще успеть купить все, что необходимо для ребенка.

Ирка, конечно, предлагала помочь в этих необходимых перед родами хлопотах, да и просто рвалась навестить маму, но Ренате не хотелось, чтобы дочь срывалась с места. Бросать детей, пусть и на довольно толкового в уходе за ними мужа – зачем, какой срочной надобности ради?

Может, Ирка и не стала бы ее слушать, но тут какой-то бывший одноклассник, которого она случайно встретила во дворе, предложил ей временно поработать в его фирме – что-то связанное с пиаром и прочими относительной ценности услугами, – и Ирке это неожиданно понравилось настолько, что она даже няню решила взять, чтобы остаться на этой работе постоянно. Так что приезд в Москву, что бы она ни говорила, явно был ей сейчас совсем некстати.

В общем, Рената добывала на сосновом холме последние денечки, и чем меньше их оставалось, тем более пронзительное чувство они рождали в ее душе.

С ранним весенним теплом население «Москвы» заметно увеличилось. Точнее, оно увеличивалось каждые выходные, когда на дачи съезжались все их хозяева. В будние же дни круг Ренатиного общения по-прежнему составляли постоянные обитатели седьмой дачи – Агния Львовна и Ирина Дежнева.

Сегодня Рената пришла на седьмую дачу к вечернему чаю. Иногда Ирина уже была к этому времени у Агнии Львовны, а иногда приходила позже – поднималась по ступенькам веранды, только когда на них ложились последние закатные лучи. Однажды она сказала, что ей нравится жить по солнцу, и, как бы там ни было, а она благодарна судьбе за то, что та позволила ей жить именно так.

– Не позволила, а заставила, – услышав это, тихо проговорила Агния Львовна.

Но что это значит, объяснять не стала, а Рената, конечно, не стала выспрашивать.

Сегодня к Ренатиному появлению Ирина уже сидела на веранде за круглым деревянным столом и, как обычно, думала о чем-то своем, чуть склонив голову. Этим наклоном головы она была очень похожа на своего брата, но выражением лица – нисколько. Холодноватое внимание, присущее Алексею Дежневу, невозможно было представить на лице его сестры.

– Я сегодня читала и читала, – сказала Ирина, поздоровавшись. – Все утро, весь день.

Улыбка тронула ее губы, и от этого усилилось впечатление полной погруженности в себя, которым был отмечен весь ее облик.

– Наверное, книга вас сильно увлекла, – заметила Рената.

Она не очень понимала, какое чувство вызывает у нее Ирина. Это была какая-то странная смесь тревоги из-за Ирининого внутреннего состояния и спокойствия из-за неторопливого течения времени, в котором та постоянно пребывала. Но как бы там ни было, эта странная женщина с тонким, нервных очертаний лицом вызывала у нее несомненную приязнь.

«Странноприимность! – подумала Рената. – Я стала как-то по-особенному странноприимна. По-московски, что ли?»

– Да, книга необыкновенно увлекательная, – кивнула Ирина. – Хотя сюжета у нее никакого нет, это, по сути, просто большое эссе. «Биография Лондона» Питера Акройда, знаете?

Рената никогда не слышала о такой книге, да и об авторе этом не слышала тоже.

– Нет, к сожалению, – ответила она.

– Я могу вам дать, – предложила Ирина. – В самом деле очень интересно. Даже удивительно, почему я раньше за нее не взялась, мне ведь ее Алеша еще год назад из Лондона привез.

– Так она на английском! – сказала Рената. – Тогда я не смогу прочитать, наверное. Я английский плохо знаю. В институте нас иностранным языкам почти ведь не учили. Вы моложе и не помните – в те времена это без надобности было, все равно дальше Эстонии почти никто не ездил. Конечно, потом, когда литература западная появилась, я сама, насколько могла, английский подучила. Но в основном то, что по работе нужно было – медицинскую лексику. А что, Алексей Андреевич в Лондоне живет? – спросила она без паузы.