Радость поутру - Пэлем Грэнвил Вудхауз

– Боюсь, что так, сэр. Ибо знай, о Юность Опрометчивая, – прошу прощения, сэр, это эпитет мистера Бернарда Шоу, а не мой, – знай, Юность Опрометчивая, что в этом мире Рок заставляет нас искать наше благо не в том, чего нам хочется, а в том, что нам доступно.

И в этом я тоже усмотрел долю истины.

– Верно, – вздохнул я. – Придется, я вижу, идти под пули. Ну, что ж, Дживс, – сказал я, призвав на помощь все великолепное мужество Вустеров, – вперед.

Боко придумал, что мы с ним поедем в Ист-Уайбли в его автомобиле, он за рулем, я – рядом, так чтобы если всплывут еще какие-то нерешенные мелочи, мы смогли бы их утрясти по дороге и прибыли бы к месту в полной боевой готовности, исключающей всякие проколы последнего мгновения.

Но мне эта его мысль, в основе своей вполне здравая, внушила сомнения. Даже правильнее будет выразиться покрепче: я от нее более или менее с ужасом отпрянул. Мне уже случалось служить Фитлуорту пассажиром. Это было такое переживание, которое по своей воле повторить не захочешь. Посади писателя за руль авто, и его природная тупость сразу заметно возрастает. Боко не просто все время производил обгон на крутых поворотах, но при этом еще мечтательно смотрел в пространство и пересказывал сюжет своего очередного романа, для чего ему приходилось то и дело отрывать от баранки обе ладони, чтобы красноречивым жестом оттенить самые драматические моменты.

Другое соображение в пользу того, чтобы мне ехать в вустеровском «бентли», состояло в том, что я, естественно, стремился как можно скорее вернуться домой и вылезти из этой чертовой полицейской формы. Между тем как Боко, если все пройдет согласно плану, необходимо будет задержаться и поговорить по душам с дядей Перси.

Перспектива провести вечер в шкуре Чеддера Сыра по-прежнему грозно маячила передо мной и внушала неизбывное беспокойство.

Боко, отправившийся с миссией милосердия, по возвращении принес известие, что рьяный служитель закона довольно сильно расстроен и склонен в учиненном злодействе винить меня. Правда, Боко ему остроумно возразил, что скорее уж это дело рук юного Эдвина. В жизни каждого бойскаута, заметил Боко, рано или поздно наступает момент, когда ему приедаются до чертиков добрые дела, и тогда он дает выход своей человеческой природе. В такие мгновения вид полицейской формы, валяющейся на берегу реки, взывает к бойскауту, как бездна, призывающая бездну [Образ из Псалма 41, стих 8.], и устоять практически невозможно. По мнению Боко, ему вполне удалось усыпить подозрения Сыра.

Так-то оно так, и это, конечно, неплохо, но я не мог скрыть от самого себя, что стоит только Сыру увидеть свою форму на мне, как эти подозрения проснутся снова. Независимо от того, есть ли у него данные, чтобы стать мозговым центром Скотланд-Ярда, он, если дойдет до такой крайности, безусловно сможет сообразить, почем, как говорится, фунт изюма. Я убежден, что полицейский, у которого стащили форму, а позже он видит в ней другого человека, поневоле задумается и склонится к определенным выводам.

– Нет, Боко, – сказал я, – я отправлюсь к месту встречи своим ходом, и как только будет сделано дело, тем же способом рвану обратно, быстрый, как ветер.

На том мы и порешили.

И само собой, поскольку мне жизненно необходимо было добраться до места в срок, вы можете догадаться, что произошло. Примерно на полпути чертов «бентли» вдруг заглох и мирно остановился в живописной лесистой местности за многие мили откуда бы то ни было. Ну, а поскольку я совершенно не разбираюсь в моторах и моих талантов хватает только на то, чтобы крутить баранку и дудеть в клаксон, пришлось сидеть и ждать, пока прибудет американская морская пехота.

Она явилась без четверти двенадцать в облике доброго человека в грузовике, каковой добрый человек, когда я к нему воззвал, непринужденно ковырнул пальцем и привел все в порядок с такой молниеносной быстротой, что успел за время работы сплюнуть всего два раза. Я поблагодарил его, швырнул ему кошелек с дублонами и двинулся дальше, прибыв к месту назначения, как раз когда местные куранты отбивали полночь.

Внутренность Народного дома имела вид веселый и волшебный. С потолка свисали разноцветные фонарики, здесь и там имелись в изобилии безалкогольные напитки, и, куда ни бросишь взгляд, повсюду можно было видеть прекрасных дам и добрых молодцев. Из среды последних отделился один, одетый в яркие цвета команды «Юные правонарушители», и встал у меня на пути, источая негодование.

– Берти, выдающийся ты подлец, – воскликнул Боко, ибо это был он. – Где тебя черти носили? Я жду тебя целую вечность!

Я растолковал ему причины моей задержки, а он раздраженно заметил, что как раз у таких, как я, обязательно ломается в пути автомобиль, когда нам дорог каждый миг. И еще добавил, что слава Богу, не меня послали в свое время с доброй вестью из Аахена в Гент [ Послали из Аахена в Гент. По-видимому, имеется в виду стихотворение Р. Браунинга «Как привезли добрую весть из Гента в Аахен», хотя описываемая в нем гонка шла в противоположном направлении.], иначе ее бы в Генте раньше узнали из воскресных газет.

– Все висит на волоске, Берти, – сказал он после этого. – Создалась совершенно непредвиденная ситуация. Старик Уорплесдон окопался в баре и хлещет алкоголь ведрами.

– Ну и прекрасно, – ответил я. – Ты, возможно, не понял, что это значит, но я умею читать между строк. Это значит, что он уже пообщался с Устрицей и обо всем договорился ко всеобщему счастью.

Боко прищелкнул языком.

– Это-то да. Но жуткая опасность состоит в том, что он с минуты на минуту может совсем отрубиться, и что тогда?

Тут до меня дошло. Я почувствовал, как сердце мне сжала ледяная рука. Недаром Боко сказал: «Жуткая опасность». Грозила страшная беда. Весь наш стратегический план зиждился на том, что в нашем распоряжении окажется дядя Перси в приливе млека человеческой доброты. С ослепшим и безъязыким дядей Перси, приставленным к стенке в углу бара наподобие зонта, торчащего в стойке для зонтов, все наши планы рухнут.

– Ступай к нему незамедлительно, – волнуясь, сказал мне Боко. – Молю Небо, чтобы было еще не поздно.

Он не успел договорить, как я уже несся в сторону бара, подобно борзому псу, спущенному со стапелей. С глубоким облегчением я убедился, что не опоздал. Дядя Перси еще не отрубился. Он держался на ногах и, полный энергии, играл роль любезного хозяина при целом взводе приверженцев и прихлебателей, которые набились туда, специально чтобы поглазеть на него при свете общедоступного питейного источника.

Едва я вошел, как оркестр грянул по-новой, и все эти его дружки, опрокинув в глотки содержимое своих стаканов, потянулись вон, только мой престарелый свойственник остался сидеть, откинувшись на спинку стула и задрав ноги на стол. Не теряя ни мгновения, я выступил вперед и начал братание.

– А-а, дядя Перси! Здравствуйте, здравствуйте, – произнес я.

– Привет, Берти, – ответил он и, прищурившись, стал меня разглядывать. – Я не ошибся, предполагая, – уточнил он, – что внутри этой полицейской каски болтается Бертрам Вустер?