Легенда об Уленшпигеле и Ламме Гудзаке - Шарль де Костер
Шрифт:
Интервал:
— Сталь холодна!
Вслед за тем — хрип и падение тяжелого тела.
В ужасе кинулась она домой. В два часа ночи снова раздался крик орлана, но уже в огороде. Она пошла отворить дверь и обнаружила, что на пороге стоит только один бес — ее дружок.
Она спросила:
— Что ты сделал с другим?
— Он больше не придет, — отвечал бес.
Он обнял ее, прижал к себе. И тело его показалось ей холоднее обычного.
А у Катлины голова была теперь ясная. Перед самым отъездом он потребовал у нее двадцать флоринов — все ее достояние. Она дала ему семнадцать.
На другой день она из любопытства пошла к гатям, но не обнаружила ничего — только в одном месте, на клочке земли величиною с могилу взрослого мужчины, нога ощутила, что почва под ней уходит, а на траве видны были следы крови. Но вечером дождик смыл кровь.
В следующую среду в огороде у Катлины опять клекотал орлан.
82
Всякий раз, когда нужно было платить Катлине часть общих расходов, Уленшпигель поднимал ночью камень, которым была завалена яма у колодца, и доставал каролю.
Как-то вечером все три женщины пряли. Уленшпигель вытачивал шкатулку, которую ему заказал коронный судья и на крышке которой он искусно вырезал великолепную псарню: свору геннегауских собак, критских сторожевых псов, отличающихся крайнею свирепостью, брабантских собак, так называемых ухоедов, которые всегда ходят парами, низеньких собачек на кривых лапках, собачек с хвостиком закорючкой, мопсов и борзых.
Неле при Катлине спросила Сооткин, хорошо ли спрятаны ее деньги. Сооткин в простоте души ответила, что как нельзя лучше — возле колодца.
В четверг около полуночи Сооткин разбудил яростный лай Бибула Шнуффия, но лай скоро стих. Решив, что это фальшивая тревога, Сооткин снова заснула.
В пятницу утром Сооткин и Уленшпигель встали чуть свет, но против обыкновения не обнаружили в кухне ни Катлины, ни огня в очаге, ни молока, кипящего на огне. Это их удивило, и они пошли посмотреть, нет ли ее в огороде. Там она и оказалась — простоволосая, в одной сорочке, она мокла и дрогла под дождем, а в дом войти не смела.
Уленшпигель подошел к ней и спросил:
— Что ты стоишь раздетая под дождем?
— Ах да, ах да, великое чудо! — отвечала она и показала на удавленную и уже окоченелую собаку.
У Уленшпигеля сейчас же мелькнула мысль о деньгах. Он бросился к колодцу. Яма была разрыта, на дне пусто. Уленшпигель налетел на Катлину с кулаками.
— Где деньги? — крикнул он.
— Да, да, великое чудо, — твердила Катлина.
Неле заступилась за мать:
— Смилуйся, Уленшпигель, сжалься!
Уленшпигель перестал бить Катлину. Тут прибежала Сооткин и спросила, что случилось.
Уленшпигель показал ей удавленную собаку и пустую яму.
Сооткин побледнела и сказала:
— Боже, за что ты меня так наказываешь? Бедные мои ноги!
Сооткин вспомнила о мучительной пытке, которую она напрасно претерпела из-за этих червонцев. Видя, что Сооткин так кротко переносит новую невзгоду, Неле в отчаянии разрыдалась. А Катлина размахивала куском пергамента и говорила:
— Да, великое чудо. Он пришел ночью, добрый, красивый. В его глазах не было больше того бледного отсвета, который так меня прежде пугал. Заговорил он со мной ласково-ласково. Я была счастлива, сердце мое растаяло. «Я, говорит, разбогател, скоро принесу тебе тысячу золотых флоринов». — «Что ж, говорю, я не столько за себя рада, сколько за тебя, ненаглядный мой Ганс». — «А нет ли, спрашивает, у тебя в доме кого-нибудь еще, кто тебе дорог и кому бы я мог отвалить денег?» — «Нет, отвечаю, никто здесь в твоих деньгах не нуждается». — «Больно ты горда, говорит, а что ж, Сооткин и Уленшпигель уж так богаты?» — «Обходятся без посторонней помощи», — отвечаю я ему. «Несмотря, говорит, на конфискацию?» На это я ему сказала, что вы решили лучше перенести пытку, нежели расстаться со своим добром. «Так я и знал», — говорит. И тут он начал посмеиваться да подтрунивать над судьей и старшинами, что они, мол, ничего не сумели из вас вытянуть. И я себе смеюсь. А Ганс: «Они, говорит, не дураки — станут они дома деньги держать!» Я смеюсь. «И в погребе не станут». — «Нет, нет», — говорю. «И в огороде». Я молчу. «Это, говорит, было бы очень даже неосторожно». — «Не очень, говорю, вода и колодезный сруб никому не скажут». А он знай посмеивается.
В эту ночь он уехал раньше, чем обычно, и на прощанье дал мне принять порошок. «У этого, говорит, порошка такая сила, что ты попадешь на самый распрекрасный шабаш». Я в одной сорочке провожала его до самой калитки, и меня все клонило ко сну. Потом я полетела на шабаш, как он мне обещал, и вернулась только на заре прямо вот на это место, гляжу: собака удавлена, в яме пусто. Ох, как мне это тяжко — ведь я его так любила, всей душой! Но я вам отдам все, что у меня есть, руки мои и ноги будут на вас работать.
— Я как зерно меж двух жерновов: Господь Бог и чертов вор совсем меня раздавили, — молвила Сооткин.
— Вором вы его не называйте, — возразила Катлина, — а что он черт, так это правда. И вот доказательства — на дворе он оставил пергамент. Глядите, что тут написано: «Всегда оказывай мне услуги. Через трижды две недели и пять дней я все верну тебе вдвое. Не сомневайся, иначе умрешь». Вот увидите: он свое слово сдержит.
— Бедная дурочка! — сказала Сооткин.
И то был последний ее упрек.
83
Трижды две недели прошли, прошло и пять дней, а сердечный друг, он же — бес, так и не явился. Катлина, однако ж, не отчаивалась.
Сооткин уже не могла работать — она все сидела сгорбившись у огня и кашляла. Неле поила ее самыми целебными, самыми душистыми травами — ничто не помогало. Уленшпигель не выходил из дому: он боялся, как бы мать не померла в его отсутствие.
Немного спустя вдова уже не могла ни есть, ни пить — все вызывало у нее рвоту. Цирюльник отворил ей кровь. После этого она совсем ослабела и больше не поднималась. Наконец, однажды вечером, исстрадавшись, воскликнула:
— Клаас, муж мой! Тиль, сын мой! Благодарю тебя, Боже, что ты берешь меня к себе!
Вздохнула и умерла.
Катлина побоялась остаться
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!