Учителя эпохи сталинизма. Власть, политика и жизнь школы 1930-х гг. - Е. Томас Юинг

Уровень образования варьировался в зависимости от возраста и региона. Молодые и малоопытные учителя чаще имели невысокую подготовку. В 1932 г. доля учителей начальной школы с хорошим образованием (законченным высшим) была в десять раз выше среди начавших работать до 1917 г. (4,5%), чем среди начавших работать после 1930 г. (0,4%). Доля не имевших среднего образования была в шесть раз больше среди учителей, начавших работать после 1930 г. (18%), в сравнении с теми, кто начал работать до 1917 г. (3%). Три четверти учителей, работавших в 1932 г. первый год в начальной школе, не имели среднего образования — в три с лишним раза больше, чем среди начавших работать до 1930 г.

Уровень образования всегда был выше в «развитых» регионах. В Москве и Ленинграде 15% учителей начальной школы имели высшее образование — в десять с лишним раз больше, чем в среднем по Российской Федерации. Но в сельской местности близ Москвы доля учителей без среднего образования выросла с 10% в 1930 г. до более чем 40% в 1934 г. В Сибири доля учителей без полного среднего образования выросла с 20% в 1930 г. до более чем 50% в 1932 г., и даже до 70% в 1934 г. Еще хуже дела обстояли в так называемых отсталых регионах, где, как сообщалось, подавляющее большинство учителей имели только начальное образование; чаще всего это означало ликбез для взрослых или два класса сельской школы.

Примеров недостаточной подготовки учителей хватает; неопытность снижала уровень преподавания и вносила коррективы в просвещенческую политику. Один киргизский учитель откровенно признавался в письме в Наркомпрос: «Я прошел с учениками все буквы в учебнике. Не знаю, что делать дальше. Сообщите, какие есть новые буквы». Учительница средней школы Михайлова сделала больше пятидесяти пунктуационных и орфографических ошибок, переписывая правила внутреннего распорядка. Одну молодую женщину оставили вне стен школы, потому что в силу «недостаточной квалификации» она сделала почти двести ошибок в своем прошении о восстановлении на работе. Процитировав этот «документ», сибирский журнал задается вопросом: «Можно ли ей быть учителем?» — и дает на него ответ: «Конечно, нет». Один башкирский учитель считал Волгу крупнейшей в мире рекой, несущей свои воды между Советским Союзом и Германией, а учитель Аршинов не смог найти на карте мира Китай. Одна молодая учительница поведала детям, что Советский Союз находится в Западной Европе. Инспектора Самарина ее невежество повергло в ужас: «С большим трудом досидел я до конца урока: мне нестерпимо хотелось выгнать ее из класса».

Невысокое образование самым непосредственным образом влияло на процесс обучения. Один бывший учитель вспоминал в эмиграции, что большинство его коллег «не только не поправляли речевые и грамматические ошибки учеников, но сами делали такие же». Учителя просили ребят объяснить значение тех или иных слов и выражений или, что еще хуже, заставляли исправлять мнимые ошибки. В конце 1937 г. чиновник Наркомпроса полагал, что 10% учителей следует уволить ввиду их «полной неграмотности». Учителя с самым низким образованием так плохо разбирались в том, чему учили, что «на своих уроках никогда не выходили за пределы материала учебника для начальной школы». Другое свидетельство: «Мы могли наблюдать на уроках массу отсебятины, ничего общего не имеющей с программами». Перед лицом таких очевидных проблем чиновники признавали, что «недостаточная подготовка» учителей ставит под сомнение выполнение «грандиозных задач», поставленных Центральным Комитетом партии.

Недостаток общего образования соединялся со слабой специальной подготовкой. В 1930 г. три четверти советских учителей не имели за своими плечами никаких педагогических учебных заведений. Через три года около половины учителей все еще нигде не изучали методику преподавания или теорию педагогики. Кремлевские стратеги наконец поняли, что переход к массовому обучению и усиление роли учителей требует лучшей их подготовки. Слегка исправляли положение краткосрочные педагогические курсы, широкое распространение получили консультации по методике преподавания и семинары для ознакомления с учебными программами. Наркомпрос определил минимальные требования к образованию (школа-семилетка) и подготовке (успешная сдача экзаменов и демонстрация способностей к преподаванию). Условия щадящие, однако на краткосрочных курсах все равно возникало немало проблем. Принять запланированное число слушателей не удавалось (на Украине и в Сибири в 1932 г. осталось больше 75% свободных мест); для приема потенциальных учителей требования пришлось снизить (в Московской области больше половины слушателей окончили всего четыре класса); срок обучения на курсах сократили, чтобы лучше помочь школе кадрами (порой учеба на курсах продолжалась всего четверть запланированного срока). Бубнов в 1936 г. признал, что большинство учителей после краткосрочных курсов «следует доучивать, как только они входят в школу».

К концу десятилетия от краткосрочных курсов решили отказаться, так как они давали слишком низкую подготовку.

В условиях острейшего дефицита кадров многие учителя «без отрыва от производства» занимались на заочных, вечерних курсах и во время каникул. В 1937 г. больше миллиона учителей так или иначе повышали свою квалификацию. Но все равно уровень преподавания оставлял желать лучшего, не хватало методических материалов, а слушатели не отличались рвением в учебе. Некоторые вовсе бросали эту затею, другие посещали занятия годами без видимого прогресса. В 1936 г. Бубнова удивили высокие (50% и больше) показатели повторного поступления на курсы, при том что учебу на них ежегодно успешно завершали «микроскопические» 5% слушателей.

Однако за это десятилетие широкое распространение получили традиционные формы обучения. В 1930-1935 гг. больше 100 тыс. потенциальных учителей окончили двухгодичные педагогические училища и четырехгодичные педагогические институты. Подобно краткосрочным курсам, эти учебные заведения часто с трудом набирали студентов, не могли их удержать и довести до успешного окончания. В 1934 г. пятая часть студентов московских педагогических институтов бросила учебу, только половина выпускников действительно шли работать в школы и только одна седьмая — в сельские школы, несмотря на полученные назначения. Однако к концу десятилетия доля успешно закончивших учебу заметно выросла. Осенью 1940 г. к работе в советских школах приступили больше 40 тыс. недавних выпускников средних и высших специальных учебных заведений.

Для повышения уровня преподавания — и воздействия на самих учителей — власти устанавливали минимальные требования к уровню их образования. В 1931 г. ЦК партии заявил, что «всем учителям со средним педагогическим образованием надлежит без отрыва от работы в школе получить высшее педагогическое образование». В 1934 г. советское правительство повторило эти требования: все учителя средней школы должны получить высшее педагогическое образование, а все учителя начальной школы — среднее педагогическое. «Не желающих повышать свою квалификацию» следует заменить «более подготовленными учителями».

Тщетность этих усилий стала ясна в апреле 1936 г., когда ЦК партии выдвинул, по сути, те же самые требования. На сей раз ЦК действовал более жестко, прибегнув к методу кнута и пряника. Для повышения зарплаты и категории учителя должны были документально подтвердить свое образование, продемонстрировать уровень знаний и квалификацию и пройти в течение двух лет необходимое обучение.