Юмористические рассказы - Аркадий Тимофеевич Аверченко

Лишь бы мне было весело, а прохожему если не нравится — пусть тоже пьет.

И опять крепко задумывается татарин. Придумывает возражение… Торжествующе улыбается:

— Ему, которы што — пьяный, лежат посреди улиса, спит, как мертвый, а ему обокрасть можно, да?

— Это неправда, — горячится защитник пьянства. — Слышите, татарин?! Ложь! Слышите? Если человек уже свалился — его уже не могут обокрасть!

— Что такой — не могут? Он гаво’рть — не могут. Почему, которы падлец вор, так он возмет да обокрал, да?

— Как же его обокрадут, татарский ты чудак, ежели когда он сваливается — так уже, значит, все пропито.

— Се равно. Вазмет, сапоги снимет, да?

— Пажалста, пажалста! В такую-то жару? Еще прохладнее будет!

Татарин поднимает голову и бродит ищущим взором по глубокому пышному синему небу, будто отыскивая там ответ…

— Началство, которы где человек служить, да скажет ему: «Почему, пьяный морда, пришел? Пошел вон!»

— А ты пей с умом. Не попадайся.

— Нилза пить.

— Да почему? Господи боже ты мой, ну почему?!.

— Ему… канэшна — диствит’лна — уразумейса — водка очин горкий.

— Ничего это не разумеется. А ты сладкую пей, ежели горькая не лезет.

— Скажи, пажалста, гасподын… Почему мине пить, если не хочется, да?..

Аргумент веский, достойный уважения. Но защитник веселой жизни не согласен.

— Как так не хочется? Как так может не хотеться? А ты знаешь, как русский человек через «не хочу» пьет? Сначала, действительно, трудно, а потом разопьешься — и ничего.

— Ты мине, гаспадын, скажи на совести: как лучше здоровье — человек, которы пьет или которы не пьет — да?

— В этом ты прав, милый продавец апельсинов, но только… что ж делать? Тут уж ничего не поделаешь… Живешь-то ведь один раз.

— Адын! А если печенкам болит, голова болит, ноги болит — разве это хороши дело?

— А ты статистику читал? — пошатнувшись, спрашивает прохожий.

— Нет, ни читал.

— Так вот ежели бы ты читал — ты бы знал, что п… по статистике на каждую душу человека народонаселения приходится в год выпить полтора ведра. Понял? Значит, обязан ты выпить свою долю или нет? Понял?

Татарин, сбитый с толку, растерянно смотрит на склонившееся над ним воспаленное от жары и водки лицо, на котором, как рубин, сверкает нос, доказывающий, что обладатель его выпил уже и свою долю, и татаринову, и долю еще кое-кого из непьющих российских граждан…

Татарин вздыхает, сдвигает барашковую шапку на бритый загорелый затылок и произносит свое неопределенное:

— Канэшна — диствит’лна — уразумейса…

— То-то и оно, — строго роняет прохожий и, не попрощавшись с татарином, идет дальше.

Подходит к пустынной Графской пристани, долго стоит, опершись о колонну и глядя на тихую темную гладь бухты.

Думает…

Потом бормочет:

— А х’роший татарин попался!.. Правильный… рассудительный. Верно! Действительно, водка — это дрянь. Правильно он говорит — и здоровье расстраивает, и деньги, и начальство. Правильно! Ей‐богу, чего там. Он молодец! Я знаю, что я сделаю: я брошу пить! А? Прошу молчать, не возражать… Брошу, и баста!

Он приподнимает руку и, немного согнувшись, долго стоит так, будто прислушиваясь к каким-то разбуженным голосам, неясно звучащим внутри его.

Прислушался… Будто проверил себя. Потом энергично разрубил воздух поднятой рукой:

— Бросил!!

А татарину — едва только отошел прохожий — сделалось вдруг скучно.

Он долго покачивал головой, причмокивал и одергивал свои широкие шаровары.

Потом сказал он сам себе:

— Диствит’лна, хорошо гаво’рт человек. Правилна. Раз я выпимши и мине хорошо — кому какой дело-да?.. Надо, разумейса, иметь на свой жизнь удоволствие… Эх, адын раз попробовать, пачему не попробовать-да?..

Решительно поднявшись с корточек, татарин еще больше заламывает на затылок шапку, берет на руку корзину и бодро шагает к берегу — в веселый севастопольский трактир «Досуг моряка».

Экзаменационная задача

Когда учитель громко продиктовал задачу, все записали ее, и учитель, вынув часы, заявил, что дает на решение задачи двадцать минут, — Семен Панталыкин провел испещренной чернильными пятнами ладонью по круглой головенке и сказал сам себе:

— Если я не решу эту задачу — я погиб!..

У фантазера и мечтателя Семена Панталыкина была манера — преувеличивать все события, все жизненные явления и вообще смотреть на вещи чрезвычайно мрачно.

Встречал ли он мальчика больше себя ростом, мизантропического сурового мальчика обычного типа, который, выдвинув вперед плечо и правую ногу и оглядевшись — нет ли кого поблизости, — ехидно спрашивал: «Ты чего задаешься, говядина несчастная?», — Семен Панталыкин бледнел и, видя уже своими духовными очами призрак витающей над ним смерти, тихо шептал:

— Я погиб.

Вызывал ли его к доске учитель, опрокидывал ли он дома на чистую скатерть стакан с чаем — он всегда говорил сам себе эту похоронную фразу:

— Я погиб.

Вся гибель кончалась парой затрещин в первом случае, двойкой — во втором и высылкой из-за чайного стола — в третьем.

Но так внушительно, так мрачно звучала эта похоронная фраза: «Я погиб», — что Семен Панталыкин всюду совал ее.

Фраза, впрочем, была украдена из какого-то романа Майн Рида, где герои, влезши на дерево по случаю наводнения и ожидая нападения индейцев — с одной стороны и острых когтей притаившегося в листве дерева ягуара — с другой, все в один голос решили:

— Мы погибли.

Для более точной характеристики их положения необходимо указать, что в воде около дерева плавали кайманы, а одна сторона дерева дымилась, будучи подожженной молнией.

* * *

Приблизительно в таком же положении чувствовал себя Панталыкин Семен, когда ему не только подсунули чрезвычайно трудную задачу, но еще дали на решение ее всего‐навсего двадцать минут.

Задача была следующая:

«Два крестьянина вышли одновременно из пункта А в пункт Б, причем один из них делал в час четыре версты, а другой — пять. Спрашивается, насколько один крестьянин придет раньше другого в пункт Б, если второй вышел позже первого на четверть часа, а от пункта А до пункта Б такое же расстояние в верстах, сколько получится, если два виноторговца продали третьему такое количество бочек вина, которое дало первому прибыли сто двадцать рублей, второму — восемьдесят, а всего бочка вина приносит прибыли сорок рублей».

Прочтя эту задачу, Панталыкин Семен сказал сам себе:

— Такую задачу в двадцать минут? Я погиб!

Потеряв минуты три на очинку карандаша и на наиболее точный перегиб листа линованной бумаги, на которой он собирался развернуть свои «математические способности», Панталыкин Семен сделал над собой усилие и погрузился в обдумывание задачи.

Бедный Панталыкин Семен! Ему дали отвлеченную математическую задачу в