Нервных просят утопиться - Маргарита Южина

– Я все понимаю, – прервала ее Гутя. – Но как же Тамара?

– Так ить я и рассказываю! – возмутилась Настя и стала говорить быстрее: – Да че там. Варила, стирала, а он мне и заявляит: «Ты, грит, Наська, хоть и справно стираешь да варишь вкусно, а мне без тебя лучше!» Ну и выставил меня с чемоданом!

Гутя покачала головой. Но что-то такое она и ожидала.

– Но ить я ж не просто какая-то глупая, да? Я побежала купила газету, хотела на работу устроиться, а у меня еще и лучше вышло. На работе теперь общежития не дают, а вот студентам – пожалуйста! Я и пошла в технологический техникум, там в газете прописали, что недобор у их какой-то образовался, вот и взяли меня. Да еще и комнату дали, и стипендию выделили. Правда, какая там стипендия? Так только – до магазина добежать. Но мне на первое время хватило. А потом я уже и сторожить пристроилась. И, главное, к Митьке кажный день бегаю – хвастаюсь. Рассказываю, как с девчонками в общаге живу, фотки показываю. А он увидал на фотке Томку, мы с ей вместе в комнате жили, и говорит: «Познакомь, красивая деваха». Но я не дура, знакомить не стала, то одно совру, то другое, а Митька клещом прилип, и все! А тут у нас праздник – Новый год приключился. Ну я и не ожидала даже, а он возьми и нарисуйся к нам в техникум на вечер. Сам пьяный такой, добрый! Меня нашел, я такая радая была сначала, куда там! Главное, я такая нарядная вся – волосы свои рыжие так под паричок упрятала, вся из себя блондинка получилась, глазки там себе нарисовала, у Лидки всю тушь измазала, губы так, знаете, чтобы издалека токо меня видно было… Он подошел, я вся трясуся от волнения, да? А он так подошел, сначала пригласил на танец, а потом в сторонку отвел и снова с этой Томкой привязался. Мол, теперь-то она здесь, я сам видел, иль знакомь, иль я сам к ей подойду! Ну мне некуда деться, познакомила.

Настя махнула рукой и уткнулась в кружку. Гутя не на шутку испугалась, что та снова замолчит на полчаса, но девушка взяла себя в руки и продолжила:

– Митька тода весь вечер с ей проплясал. А ночью ко мне Томка сама подлезла. То никогда даже слова не скажет, а тут дак прицепилась: «А правда, что этот Митя Павлов собственную квартиру имеет?» А я, дура, возьми да и ляпни – чего, мол, он врать-то будет? У меня, мол, парень слов на ветер не бросает. Это я ей так хотела намекнуть, что, мол, Митька – мой парень. А она даже внимания на это не обратила. А через некоторое время гляжу – она шмотки собирает. Я ей: «Томк, ты никак домой, к матери решила податься?» А у ей матери-то и не было никогда, она из детдома. Тамарка специально из-за этого и в техникум сунулась – чтоб общагу выделили. Ну и я ей так про мать-то намекаю, намекаю…

– Зачем же вы так? – покачала головой Гутя.

Злобность всегда ее отталкивала. Но девица захлопала ресницами и затараторила:

– Ага! А она нам все время врала, что у ей мать – Лариса Долина! Мы, значит, от простых смертных, а она так от самой Долиной! Вот я ее и подкусила – дескать, к маме? Ну, она на меня глянула так криво, фыркнула и говорит: «Я, грит, Настенька, замуж выхожу. Павлова теперь буду. Больно мне его квартира нравится». Даже и не стыдилась нисколько про квартиру-то! Я в тот день чуть не состарилась, так мучилась от любови-то.

– Очень печальная история, – поддакнула Гутя.

Ей уже изрядно поднадоела эта лав-стори, но до главного рассказчица все никак не могла добраться.

– Ой, я так переживала, так переживала. А наутро придумала! – делилась радостью девушка. – Я притащилась сюда к ним вместе с чемоданом!

– Смело… И что – вас не выставила бывшая подруга?

– Не, подруга не выставила, Митька разорался. «Че, мол, ты мне житья не даешь! У меня любимая жена появилась, тебе здеся и вовсе делать нечего!» А я тода как давай слезы лить! «Меня из общаги выгнали! – реву. – Дайте немножко переждать, там я найду себе угол. Я и посуду мыть буду, и стирать…» Гляжу, Томке мое предложение очень по душе пришлось. А чего ей-то? Она ж Митьку и не любила никогда, так только, из-за квартиры. А на квартиру я никаких притензиев не имела, только на мужика. Короче, уговорила она мужа своего. Стала я у их жить, а сама себе места не нахожу – каково это видеть кажный раз, как твой любимый к другой-то в постель прыгает. А Томке тоже плохо: и хату хочется, и от нелюбимого с души воротит.

– Ну и как же вы выкрутились? – уже заинтересовалась Гутя.

– А я ей любимого нашла! Ну так, чтоб Митька не знал, конечно. Я на выходные домой поехала, да автобус только от города отъехал – и возле Маловки сломался. А уж темно, и автобус последний. Это еще ладно, что в Маловке у меня крестный дядя Ефим жил. Ну он-то помер давно, а жена его – тетка Люба, такая пьянчуга, прости господи, осталась. Мне мамка никогда не велит к ей заходить. Ну а тут уж деваться некуда, пришлось. Ну захожу. Та, как обычно, с бутылкой, а рядом с ей сын ейный, Севка. Он уже взрослый…

У Гути перехватило дыхание. Не настолько распространено имя Севастьян, чтобы быть такому совпадению. Но и в удачу не верилось.

– Это какой Севка? – пролепетала она. – Как он выглядит? Фамилия как?

– Ну говорю же, старый уже, меня, кажется, лет на двадцать старше, что ль… А фамилия ихняя Рожкины.

– И что? И что Севка-то? Сидит, значит, с мамой, чай пьет? – торопила Гутя.

– Какой чай! Тетка Люба самогон хлещет, а он так – то ль банан, то ль яблоко грыз. Не пил, за рулем потому что. Ну так вы слушайте, как я Томку-то пристроила! Сидит тетка Люба и пьяными слезами моется. «Севушка, грит, ну че ж тебе теперь, век в бобылях болтаться?» И ко мне: «Ты, грит, Наська, взяла б да вышла за Севку. Чем плох мужик? Квартира своя в городе, машина есть, получает хорошо. А ты б ему деток нарожала!» Ну я деток-то хоть сейчас, токо не от Севки. Как же можно от него, коль у меня Митька есть и тоже как есть в городе квартиру имеет! Я сама хихикаю, а на ус мотаю. Севка-то помаялся с матерью, а потом и домой, в город собираться стал. Ну и я за им увязалась. Грю: «Отвезите меня, Севастян Ефимович, до общежития».

– Довез? – еле дышала Гутя.

– Ну а чего не довезти? Он же меня не на себе пер! А я хитрая такая, все у него расспрашиваю – где живет, в каком доме, в какой квартире, а потом взяла, да сумку-то в его машине и оставила!

Простенькая с виду Настя так увлеклась своим рассказом, что не замечала, как с каждой минутой у гостьи менялся цвет лица. Ни один хамелеон не смог бы теперь посоперничать с Гутей.

– Так ты сумку-то специально оставила, что ли? – сидела она теперь бледно-голубая, как снятое молоко.

– Ну а как же! – все больше восхищалась собой хозяйка. – Так вы дальше слушайте! На следующий день к Томке прихожу и грю: «Томка! У меня такой знакомый – закачаесся! Че там Митька! У этого и квартира, и машина, и деньги! Не веришь, я сегодня к нему за сумкой пойду, можешь со мной сходить». Томка вся, знаете, как сторожевая собака сделалась – уши торчком, спина как спица выпрямилась. «Пойдем, грит, посмотрим, что там у тебя за знакомый с машиной». Пришли, Севка открыл нам, я сумку беру, а сама гляжу – вижу, Томка ему в глаза заглядывает, а он от удовольствия плавится. Вот так и свела их. Потом они встречаться стали.