Костяной склеп - Линда Фэйрстайн

— Похоже, один из наших грузовиков действительно вывез партию экспонатов, приготовленную для Смитсоновского музея. Но среди них ничего тяжелого. Птицы, раковины, моллюски.

— А неделю назад? — подсказал Майк.

— Да, есть. Тогда и грузовик был побольше. Видите? Эта партия экспонатов пятнадцатого мая была отправлена в Метрополитен. Тяжелые предметы из известняка там, кстати, тоже были. Может, это предметы, которые решили не демонстрировать на выставке? Саркофаг был не единственным. Кроме него, забраковали еще немало египетских реликвий. Хмм. И тут же индийская надгробная стела с изображением сцен из жизни Будды. — Он показал нам картинку, где принц Сиддхарта, ставший впоследствии Буддой, отправлялся на своем коне в путь, отрекаясь от сана.

Майк, заглядывая через плечо молодого человека, зачитывал вслух то, что видел на экране:

— Песчаник. Четырехфутовая статуя Ганеши, индуистского бога с головой слона, из Камбоджи. И бронзовая статуя Тесея, сражающегося с Минотавром. А что означают эти инициалы?

— Кто-то из боссов Метрополитен должен был расписаться в том, что их экспонаты возвращаются к ним назад. Это подпись заведующего отделом европейской скульптуры.

— Вот еще парочка отозванных египетских экспонатов, — заметила я.

— Что там?

— Гроб некоего парня по имени Кумнахт. И фальшивая дверь из мавзолея в Метжетии. Кто за них расписался?

Зимм навел курсор на подпись.

— Тимоти Гейлорд. Я распечатаю и этот документ.

Листы выползли из принтера, и Майк их сразу подхватил.

— Может, вас и это заинтересует? На прошлой неделе мы, похоже, отправили в Клойстерс еще один большой саркофаг. Восьмого мая. Принадлежал он мужчине по имени Эременгол, тоже из песчаника. Изделие из цельного камня, на подпорках в виде трех львов, у одного из которых из пасти торчит свинья. — Он, казалось, так увлекся изображениями животных, что напрочь забыл о нашей главной цели.

— Чья подпись здесь?

— Беллинджера. Гирама Беллинджера.

— Вы можете глянуть по своим каталогам, стоит ли где-нибудь подпись Катрины?

— Уже смотрел, для Мамдубы, — отозвался Зимм. — Нигде ее подписи нет. Это мог делать только кто-то из ее боссов. У Катрины тут не было права подписи.

— А если сопоставить разные документы, можно заметить, нет ли пропавших экспонатов? — предположила я. — Вдруг найдутся вещи, распоряжение об отправке которых не подписано, ну вроде нашего саркофага, а между тем они исчезли.

— Опять-таки, это уже делается для Мамдубы. Подобные операции обычно отнимают много времени, но у нас есть команда студентов, которые прямо сейчас и занимаются ревизией экспонатов. Пока не установлена судьба трех предметов, но то все мелочи. Их могли попросту стянуть. Вроде семидюймового серебряного кубка в виде оленьего рога, изготовленного в средневековой Германии. Подобные вещицы вполне можно вынести из музея тайком. Не сравнить с умыканием саркофага.

Майк поднялся.

— Покажете нам, где спят рыбы?

— Корпус ихтиологии? Конечно. — Закрыв за собой дверь, Зимм повел нас к знакомой крутой лестнице, по которой мы сюда спускались. — Прошу прощения за неудобство, но это единственный путь в подвал. Мы здесь вроде как отрезаны от остального здания. А вы нашли на теле Катрины следы чьей-то ДНК? — неожиданно спросил Зимм.

На лице Майка отразилось сильное удивление, впрочем, мое было не меньше.

— Вы еще что-то знаете об убийстве Катрины, кроме того, что прочли в газетах?

— Да нет. Я просто не в курсе, говорил ли вам Мамдуба, что в личном деле каждого из наших сотрудников хранятся образцы его генетического материала. Здесь каждый сдает анализ ДНК.

Мы слышали об этом впервые, причем такая идея мне даже в голову не приходила.

— В лабораториях мы, используя собственные методики, устанавливаем принадлежность разных животных к тому или иному виду и подвиду. Определяем сходство и различие между этими группами, выясняем, кому грозит вымирание. Наши знатоки пернатых вам точно скажут, в родстве ли пятнистая сова, что селится в горах, и та, что обитает всего в миле от нее, в Северной Калифорнии, или же первая стоит гораздо ближе к очень редкому виду мексиканских сов.

— Ну и какое это имеет отношение к вам, к ученым людям?

— А когда целыми днями сидишь за микроскопом, изучая образцы экспонатов, то, естественно, дышишь не только на предметное стекло, но и на сами пробы. Если мокрота, пот — в общем, какая угодно частица нас — примешаются к пробе, результаты исследования идут, считайте, насмарку. Вот потому у всех, кто работает здесь, берут пробу слюны. Я просто подумал, вдруг это вам будет интересно.

Подобная практика существует и в большинстве моргов и серологических лабораторий. Я должна была вспомнить о том, что к личному делу каждого человека, связанного с генетическими исследованиями, должен прилагаться анализ его собственной ДНК. И случись доктору Кестенбауму найти на вещдоках по делу Катрины хоть что-нибудь мало-мальски ценное для серологической экспертизы, это могло стать ему хорошим подспорьем.

Следуя за Зиммом, мы миновали несколько коридоров, подошли к очередной лестничной площадке и очутились у двери безо всяких опознавательных знаков. Он опять приложил к сканирующей панели персональный пропуск, и мы снова очутились на крутой лестнице, уходящей вглубь на четыре этажа.

Внутри лестничного колодца было темно, и Зимм, выйдя вперед, щелкнул выключателем.

— Сегодня многие взяли предпраздничный выходной. Но у меня тут есть пара друзей, к тому же я сам в этом отделе провел два сезона летних каникул, когда учился в университете. Так что, пожалуй, проведу вас, куда нужно.

По обе стороны коридора расположились небольшие лаборатории, заставленные аквариумами и стеклянными емкостями всех размеров. Это было огромное хранилище рыб, насчитывающее не меньше двух миллионов. Для каждой рыбы в аквариуме была предусмотрена необходимая для нее среда, в воду были добавлены соответствующие вещества. Все емкости были подписаны и аккуратно размещены на металлических роликовых стеллажах, словно книги в библиотеке.

— Что это за запах? — полюбопытствовал Майк.

— Который? Мертвых тканей? Консервантов? В музее повсюду витает запах смерти. Мы его, правда, научились маскировать.

Я просматривала метки, прикрепленные к рыбьим скелетам, белизна которых особенно резко выделялась на фоне скучно-серого подвального помещения.

— И как вы это делаете?

— Когда я впервые сюда попал в качестве интерна, привезли огромный остов кита, которого вынесло волной к берегу на Лонг-Айленде. Вонь стояла невыносимая. Тогда мой начальник послал меня в ближайшую аптеку и велел купить бергамотовое масло. Я скупил все, что там было.

— Напомните, что оно из себя представляет, — попросил Майк.