Сибирская жуть-3 - Андрей Буровский

Еще один классический мотив: когда потомок спрашивает у предка, отца или деда, мол, насколько справедливы слухи о неправедно нажитом богатстве. И трудно отделаться от мысли, что и этот сюжет подсказала судьба Матониных.

Потому что у Козьмы Матонина собственный сын и наследник спрашивал: говорят, прадед мой — убивец и разбойник, и капиталы наши — на крови… Как быть? Козьма прямо ничего не ответил, а посоветовал сыну — мол, ты молись, давай больше на богоугодные дела, делись с людьми… авось и простится! Аверьян Козьмич так и поступал: в родном Кекуре построил гимназию, построил новый придел к церкви; в Минусинске золотил церковные купола, строил школы; в Енисейске дал 100000 на дела народного образования — деньги по тем временам неслыханные. Помогал и частным лицам, и целым экспедициям.

По всем описаниям, он был очень хороший человек, этот Аверьян Козьмич, — порядочный, честный, добрый, разумный в требованиях. Каждое лето отдыхал он в родном Кекуре — так не было ни одного ребенка, которому что-нибудь не подарит, специально для детей привозил сладости. Его жена, Ольга Диомидовна, сама учила девочек шить, вышивать, привозила нитки, материю. Аверьян Козьмич на свои средства построил пятиклассное училище в Кекуре для детей села и прилегающих к нему волостей… Был очень скромный человек, не позволял рисовать с себя портретов, писать про себя в газеты.

Только вот собственных детей у этих Матониных не было… Были только племянники — родные и двоюродные, а своих, кровных, Господь не давал. После того, как умер их первенец, младенцем, не жили дети у главных, самых богатых Матониных. Ольга Диомидовна сколько молилась, сколько на монастыри и иконы жертвовала — а не жили ее дети, и богатство ушло к родственникам — тоже Матониным, но не прямым потомкам Петра Григорьича. А в 1914 году семья окончательно разорилась — вся! Богатство, извлеченное из чугунного котла, набитого золотом, так и расточилось, исчезло.

Сам Аверьян Козьмич до того не дожил, скончался в 1883 году и похоронен в родном Кекуре. А в 1913 году прошел слух, что в гроб к Матонину положен золотой кортик… Благодарные односельчане разорили могилу, выкинули его останки, и кости Матонина таскали по всему Кекуру собаки.

В 1920 году во время уборки в кекурской школе во времянке нашли портреты Аверьяна Козьмича. Так сказать, кровопивца и эксплуататора. «Куда их?» — «А в огонь!» Тогда дети выкололи глаза портрету и долго издевались над ним, перед тем как бросить в огонь.

В 1931 году построили в Кекуре свиноферму, а подходящей плиты и не было. Рядом валялась надгробная плита с могилы Аверьяна Козьмича, и ее использовали рационально — положили надписью вниз, к лижущим языкам пламени, и варили на плите пойло свиньям.

К нашему времени известно об этом человеке очень мало, и даже внешность неизвестна — наверное, эти портреты, сожженные в 1920 году, были единственные. Так, выходит, и сгинул он безвестно, правнук разбойника, сколько ни жертвовал на школы и на церкви. Знающие люди говорят — мол, все это оттого, что пользоваться золотом стало третье поколение, а не четвертое. Если бы клад вылежался еще одно поколение — семья Матониных вполне могла бы процветать и до сих пор…

Верить или не верить в проклятие я предоставляю читателю, но вот что рассказанное есть чистая правда, хорошо документированные факты — тут ничего не поделаешь!

Он принес эти черепа к себе домой, но они ночью начали говорить с ним и жаловаться.

Т.ХЕЙЕРДАЛ

Как и многие города, Красноярск начинался с очень небольшого поселения: острога Красный Яр, поставленного в месте впадения в Енисей его левого притока — Качи. Основали этот город в 1628 году 300 казаков, посланных из Енисейска с воеводой Андреем Дубенским, судя по всему, польского происхождения.

Поставили острог вовсе не как центр ремесла, торговли, культуры. Не как центр расселения русского населения на юге Приенисейского края. Красный Яр нужен был только как форпост, защищающий с юга Енисейск. Вот Енисейск мыслился как торгово-ремесленный центр, центр административный и переселенческий, религиозный и культурный. Роль Красного Яра оставалась очень скромной в глазах тогдашнего начальства — воевод, атаманов и близких к ним лиц: прифронтовой город-крепость, защита от набегов кыргызов.

Кыргызы, выражаясь мягко, недолюбливали русских, и вполне понятно почему: до прихода русских на Енисей им, кыргызам, народы края платили немаленькую дань соболями, лисицами, куницами, белками… одним словом, пушниной. Целью русских было объясачить местное население, то есть заставить его платить ясак — дань пушниной. Русские не обращали ни малейшего внимания на то, кто чьи данники; дай им волю, они объясачили бы и самих кыргызов, и уж во всяком случае данников у них отобрали почти всех. А данники-киштымы тоже тяготели к русским — русские вели пашенное земледелие, строили избы с русскими печами, варили железо и выковывали из него великое множество изделий, пекли хлеб, содержали лошадей, которых кормили зерном, и оттого эти лошади не помирали в самые суровые зимы и скакали дальше и быстрее местных… И всему, что они умели, русские охотно учили местное население, становились для многих важнейшим источником новых знаний и умений. И защитниками от тех же кыргызов…

Кыргызы, скотоводы-кочевники, жили только в степях Хакасии, значительно южнее Красноярска. Но все охотники, рыболовы и оленеводы платили им дань, боясь набегов. Правильно боялись, потому что следы кыргызских походов найдены на Ангаре, в 600 километрах к северу от Красноярска, и в 900 километрах к северу от степей, в которых кочевали кыргызы.

Не успел появиться на Енисее Енисейск, в 1619 году, как кыргызы тут же напали на город и сожгли его дотла. Так повторялось еще два раза, и наконец, чтобы защитить Енисейск, стали «кликать охочих людей» в Западной Сибири, уже немного освоенной к тому времени, и готовить строительство посада к югу от Енисейска, в землях кыргызов.

До 1703 года Красный Яр оставался крохотным городишком, почти полностью разместившимся за собственной крепостной стеной. И даже те, кто селился в стороне от этих стен, скажем, занимал и распахивал какой-то участок земли, строил там дом, при первой же опасности должен был сломя голову бежать под защиту деревянных стен, башен с пушками и земляных валов. В любой момент могли напасть кочевники, и разумный человек не искал встреч с ними: кыргызы вполне могли убить, или, во всяком случае, увести с собой и отпустить только за выкуп. А женщин, как правило, кыргызы крали и делали вторыми, третьими женами беков и ханов.

Попавшись кыргызам, русский мог считать, что ему еще повезло, если он не попадался таким, как хан Иренек: такое впечатление, что хан Иренек иррационально ненавидел все, что хоть как-то связано с русскими. Словно один вид бород, кафтанов, длинных юбок, нательных крестов, русского оружия приводил его в неистовство. Пойманных русских Иренек обычно замучивал раскаленным на костре железом.

И день и ночь караулила казацкая застава на вершине сопки, нависавшей над изначальным Красноярском. Сегодня это место известно всей стране, потому что на 10-рублевых купюрах изображена часовня, построенная в 1856 году в память как раз о казацкой заставе. Часовня эта и впрямь символ города, потому что ее, часовню, видно издалека; когда поезд подходит к городу так близко, что становится видно часовню; значит, приехали… А от часовни, с горы, открывается потрясающий вид на весь Красноярск, на Енисей, на гряды сопок за Енисеем. Не случайно же именно здесь днем и ночью возле огромной кучи хвороста караулили молодые казаки. При виде врагов казаки поджигали хворост. Днем столб дыма подымался, видный на десятки километров. Ночью костер виден был примерно на такое же расстояние.