Вопль археоптерикса - Андрей Загородний

Свернули в сторону джунглей.

Опять в вое ветра послышалось тоненькое «а-а-а», будто на излете, но уже ближе к нам. Ветер вдруг стих. Мы с Алешкой переглянулись и, не сговариваясь, заорали одновременно во всю силу:

– Петр Иваныч!

Замолчали. Прошли еще пару десятков метров к лесу, местность показалась больше похожей на ту, где располагался лагерь.

– Ох, да здесь я, скильки можно орать, – раздалось вдруг, – снимите меня отсюда, бога ради, укачало, як на пароходе…

Новый порыв ветра унес обрывок фразы. Темнота под кронами была почти полной, только силуэты крайних деревьев выделялись на светлой полосе на горизонте.

Бортстрелок лежал на ветке гинкго, обхватив ее руками и ногами, примерно метрах в двенадцати над землей. Удивительно, что вообще его разглядеть удалось.

– Как ты сумел туда забраться? – крикнул Алексей. Тот что-то ответил, но ветер вновь начал усиливаться, деревья раскачивались, и мы ничего не разобрали. В сумерках виднелись вытоптанные вокруг заросли, будто прошло стадо слонов. Это очень нехорошо. Я, конечно, не видел, как проходит стадо слонов, но уже знал – мирное семейство любых местных зверушек движется, как танковая рота.

– От кого он туда забрался, вот что интересно? Может, и нам не мешало бы? – сказал я.

Мы не спускали глаз с плохо просматриваемого борт-стрелка. Сумерки становились плотнее. Иногда Петр Иванович появлялся в зоне видимости, когда ветер стихал и мотание веток замедлялось. Тогда и слышался его голос. Правда, теперь он громкость сбавил, оно и понятно, его ведь нашли. А вот что нам делать? Как его оттуда снимать? Только если привязать и, как на страховке, понемногу спускать. А может, он почувствует себя увереннее со страховкой и спустится сам.

На том и порешили. Попрепирались, кто полезет наверх.

– Я пойду.

– Нет, я.

– Что я, по деревьям не лазил? – сказал я, обходя ствол и сбрасывая моток строп на землю, привязывая концом за ремень. Подпрыгнул, ухватился за ветку, раскачался и, толкнувшись ногами в дерево, перевалился.

– А кто эту каравеллу поднимать в воздух будет, если свалитесь оба? – крикнул мне в спину штурман, стравливая веревку. – Я не сумею.

– Там Вяхирев все по-русски подписал, – огрызнулся я, подыскивая глазами подходящие ветки, но они, как назло, росли без понимания того, что кому-то придется взбираться наверх. – Читать умеешь – поднимешь.

Одолел яруса три. Усевшись в развилке, я крикнул болтавшемуся в паре метров надо мной бортстрелку:

– Вот как, скажи, Петр Иваныч, ты туда взобрался, ведь ветки тонкие здесь? Взлетел, что ли? Лови моток, сам пойдешь. Перекинь для страховки через сук, обвяжись и давай двигайся помаленьку.

Петр Иваныч, кряхтя и матерясь, вытянул руку вниз, что-то там изобразил пятерней в воздухе. Ловит.

– Ох и мотает, мотает и мотает. О! Есть попадание.

Он ухватился за веревку. Я видел, как он, беспомощно удерживаясь одной рукой и коленями, перекинул моток через сук и стал цеплять к себе кое-как свернутую петлю.

– Ты как, Петр Иваныч? Помогать?

– Сиди уже, помогальщик, с веревкой-то и дурак сумеет… поди… а, черт…

Темнота уже была полная. Кроны раскачивались, завывал ветер. Где-то над головой возился бортстрелок, как большой жук, запутавшийся в паутине. Но не оставлять же его наверху на ночь.

– Ну, вы там уснули? – снизу подал голос штурман. – Лучше бы сам сто раз забрался.

– Вот-вот, посиди, будешь знать, как ждать, – съязвил я в ответ.

Алексей не ответил. Почему-то ругнулся. Раздался сильный хруст. Ветер, что ли, усилился? Да нет, даже стих ненадолго. И хруст какой-то направленный шел, приближался.

– Кто-то прется прямо на нас, кажется! – сказал Алешка.

– А? – крикнул Петр Иваныч, возясь с веревкой. Похоже, он уже обвязался, перекинул стропу, потому что теперь кряхтел, повиснув на ветке и дотягиваясь ногой до нижнего сука. Молния била часто, тогда я его и видел.

– Петр Иваныч, не обращай внимания. Кто тебя на дерево загнал-то? Спасался от кого?

– Та зверюга меня одна одолела. – Бортстрелок охотно откликнулся, чередуя рассказ матами в адрес веток и сучьев. – Стадо вдруг через лес рвануло, этих, что с гребнем. Топот стоял, будто армия на прорыв вышла. Как на дерево взобрался, сам не соображу. Опомнился, когда одна взялась дерево бодать. Разбежится, как даст лбом-то. Уж с жизнью прощаться начал…

Пошел дождь, брызнул вначале, а потом ливанул как из ведра. Сквозь шум обрушившейся с неба воды продолжал слышаться треск. Что-то определенно двигалось со стороны моря. Большое. Фыркнуло совсем рядом. Снизу, в ветках, тоже пошло движение.

– Алешка, двигай наверх! Что наблюдаешь? – сказал я более-менее спокойным голосом, хоть и вертел лихорадочно башкой.

– Да под тобой я уже, – тихо ответил штурман. – Ниже веткой. А, черт! Откуда они взялись…

Жар пошел как от печки. Опять фыркнуло. Ветка подо мной заходила ходуном. Блеснула молния.

– Диплодоки, – сказал я.

– Они, – еле слышно отозвался Алешка.

– Хосподи, думал, качка эта прекратится. Откуда они взялись? – Петр Иваныч уже стоял в развилке чуть выше меня, крепко обняв ствол.

– Ну, Петр Иваныч, теперь у тебя более устойчивая позиция, до утра продержимся, – сказал я, еле сдерживая смех.

– А что, стропой привяжемся и спать заляжем, куда в такую темень идти, – деловито ответил бортстрелок.

– Вкусный дождь-то, – сказал штурман.

Я подставил лицо дождю и рассмеялся:

– Сладкая, тысячу лет такой не пил.

– Проша бы сейчас посчитал сколько, – донеслось от Алешки.

Сверкнула очередная молния. Прямо передо мной висела мокрая морда диплодока. Он срывал листья с дерева. Морда спокойная и сонная. Шелестела вода по веткам и листьям. И в темноте этой казалось, что я дома. Идет дождь, в комнате выключен свет, слышен шорох мокрых кустов сирени за окном… Нет, это диплодок щиплет зелень. Фыркнул и двинулся дальше. Вымокшая его голова блеснула тускло в свете очередного разряда, вздрогнула, дернулась конвульсивно вперед от прокатившегося над лесом грома.

– Кажись, уходят, – тихо сказал бортстрелок.

– Да, уходят.

– Все-таки придется, как предложил Петр Иваныч, дождаться утра, – решил я. – Экипаж, выбираем удобную позицию. Я караулю первым, второй – штурман, ты, Петр Иваныч, следующий.

– Понял. И то верно, а то коленки уже дрожат, – одобрил бортстрелок. И зашуршал в ветках, начав устраиваться на ночлег.

– Я, пожалуй, тогда дислокацию сменю на этаж повыше, – ответил снизу штурман.

Мы немного еще попрепирались, у кого место выгодней оказалось, потом принялись уступать друг другу свою развилку, которая каждому казалась более удобной. Подергали веревку, распределяя ее между собой. Через полчаса на дереве стояла тишина. Шелестел дождь, и в стороне гор громыхал далекий гром.