Готическая коллекция - Татьяна Степанова

ВОПРОС: Она что, была одна?

ОТВЕТ: Одна, без спутника. Насколько я запомнил — высокая блондинка лет пятидесяти, стриженая, крашеная, с великолепным искусственным загаром, в ярко-красном кричаще-открытом платье. Я, извините, сразу же вспомнил слова моей жены: когда видишь на улице женщину в красном, знай, что с личной жизнью у нее, бедняжки…

ВОПРОС: Что с личной жизнью?

ОТВЕТ: Извините, полный ноль. Сплошной пробел.

Это так моя жена говорит. Сейчас она у меня не работает, а раньше в женской консультации работала, да…

Но я, кажется, уклоняюсь… Итак, я сразу подошел к ним узнать, подавать ли заказ. Но они мне не ответили — они разговаривали.

ВОПРОС: Случайно не слышали, о чем?

ОТВЕТ: Да так, как обычно при встрече. Невеста Григория Петровича представляла ему эту приехавшую.

Видимо, они не были раньше знакомы. В этот момент я снова спросил, подавать ли на стол? Но она ответила: «Да подождите вы! Лучше принесите выпить».

ВОПРОС: Это та, что приехала, так сказала? Женщина в красном? Что, вот так прямо и брякнула — выпить?

ОТВЕТ: Да, меня это тоже покоробило тогда. Это было так резко — подождите, понимай — не лезь не в свое дело, не мешай. Ну, я замолчал, выслушал заказ.

Она потребовала себе коньяк. И я пошел к стойке бара. Видел, как спустя какое-то время из-за стола поднялась невеста Григория Петровича и спустилась по лестнице в японский зал. Григорий Петрович и эта дама оставались за столиком. Разговаривали вполголоса. Она закурила. У нее что-то было с зажигалкой, не срабатывала. Он поднес ей свою, но она что-то так резко ему сказала. Как и мне. Я занялся их заказом.

Когда подошел к их столу снова, этой женщины там уже не было.

ВОПРОС: А Сукновалов?

ОТВЕТ: Григорий Петрович сидел. И выглядел таким.., ну, видно было, что он сильно огорчен, взволнован. Он даже побледнел. Тут вернулась его невеста.

Стала спрашивать, что случилось, где их гостья? Он растерянно так ответил, что ничего не понимает, она, мол, сказала, что у нее какое-то срочное дело. И уехала. Я снова спросил, подавать ли, наконец, заказ? Но они оба были такие встревоженные, сбитые с толку, что ясно было — им уже не до еды. Григорий Петрович расплатился за напитки, и они тут же уехали.

ВОПРОС: А сколько примерно все это продолжалось? Сколько времени эта женщина провела за их столом?

ОТВЕТ: Все случилось очень быстро. Девушка Григория Петровича уходила в другой зал, кажется, звонить. Отсутствовала минут семь-десять, ну и до этого, пока они рассаживались, знакомились — тоже где-то минут пять-семь. Короче, не более четверти часа.

ВОПРОС: А скажите, вам не показалось, что эта женщина приехала в ресторан уже чем-то сильно расстроенная, взвинченная?

ОТВЕТ: Извините, мы так пристально под лупой своих клиентов не разглядываем. Все, что мне тогда показалось, — это то, что дама из породы властных и конфликтных особ, такие любят распоряжаться и указывать. Она даже за их столом, будучи их гостьей, как я уже говорил вам, вела себя не слишком-то выдержанно.

ВОПРОС: Вы видели, как она уехала? На какой машине?

ОТВЕТ: Нет, извините, не видел. Мы не обязаны следить, как наши клиенты покидают ресторан, у нас есть швейцар и охрана. К тому же я был занят обслуживанием других посетителей. Они поднялись на веранду и заняли столик сразу же, как уехали эти трое.

ВОПРОС: Интересно. И что же это были за клиенты? Опишите их.

ОТВЕТ: Один был мужчина лет пятидесяти пяти, лысоватый, полный и двое молодых парней, скорее всего его охранники. Они заранее не заказывали столик, но в этот час ресторан пуст, и поэтому…

ВОПРОС: Вы могли бы узнать этих клиентов при случае?

ОТВЕТ: Ну конечно, я еще на свою память никогда не жаловался.

— Ну и что? — спросила Катя, когда Катюшин с торжествующим видом выключил диктофон. — В целом мало что нового. Показания официанта почти не расходятся с рассказом Марты и Сукновалова.

— Как ничего нового? А это? — Катюшин перемотал пленку назад. Катя снова услышала: «Мужчина лет пятидесяти пяти…» — А это? Это разве тебя не насторожило? А я уже с нашим оперативно-поисковым отделом связался. Они похороны Преториус негласно снимать будут, и, кажется, уже сегодня. А фотки оттуда потом мне сюда перекинут. Снимки самого Преториуса и охранников, какие на кладбище приедут. А потом с карточками этими снова к Гусеву махну. А вдруг он и опознает кого, а? Вдруг это муженек ее с охраной там тогда был, следом за ней в тот ресторан пожаловал? Вот тогда улика будет против этого хмыря наглого убойная!

— Тебе просто покоя не дает, что Преториус тебя проигнорировал, — сказала Катя. — По-моему, все это вздор.

— Ладно, это мое дело. — Катюшин обиделся. — Эх ты, а я думал тебя наповал сразить. А ты тоже что-то того, ромашка.

— Что — того? — спросила Катя, думая совсем не о прослушанной только что записи. — Клим, пожалуйста, выражайся нормальным языком.

— Бледно реагируешь, — передразнил ее Катюшин и небрежно швырнул диктофон в ящик стола. — Ну все, до вечера. Не смею надоедать. А то муж хватится…

После обеда по предложению Кати они мирно загорали на пляже. Сильно парило. Где-то над морем собирался дождь. На закате небо стало оранжевым. Вдоль горизонта поплыли фиолетовые облака, как полки на параде. Первое облако было похоже на гриб, второе — на ежа, седьмое — на кактус, тринадцатое — на зубастого злого волка.

— Ты как мыслишь, эта девчонка действительно что-то видела? — спросил Мещерский.

После долгого сонного послеобеденного молчания и созерцания небесного свода вопрос прозвучал, словно корабельный колокол: полундра, все по местам.

— Что-то из головы у меня не идет эта девчонка. — Мещерский перевернулся на живот, подставляя закатному солнцу порозовевшую спину.

— Показала-то она при всех свидетелях на тебя, моя радость. — Катя хищно пощекотала дремлющего, точнее притворяющегося, что дремлет, Кравченко. — Ну-ка, признавайтесь, где вы были с восьми до одиннадцати?

— Ну, она могла его просто с кем-то спутать, — заметил Мещерский.

— С кем это меня можно спутать? — Кравченко живо открыл глаза. — Это мою-то яркую внешность?

— Не ори мне в ухо. — Мещерский откатился по песку. — А перепутать она тебя могла с тем, кто почудился ей похожим на тебя. Это ж шизо, больной мозг.

Тут тысячи ассоциаций сразу могли возникнуть.

— Или же она сделала это намеренно, — сказала Катя, — отвлекала внимание от кого-то другого.

— От кого? — хмыкнул Кравченко.

— Ну, кроме нас, там еще были люди. Но это все равно что гадать на кофейной гуще — что она там хотела нам сказать, что выразить. Нет, я хочу сама с ней поговорить. — Катя вздохнула. — И возможно, даже сегодня вечером, если участковый здешний раскачается. Мы с ним сходим к Крикунцовой домой.