Антихрупкость. Как извлечь выгоду из хаоса - Нассим Николас Талеб

«Сумма теологии» святого Фомы Аквинского – из той категории книг, которых давно никто не пишет: книга-как-памятник, сумма, то есть детальное изложение данного предмета, освобождающее его от структурных оков, наложенных авторитетами прошлого; по сути, антиучебник. В данном случае предметом книги является богословие, включая все то, что мы понимаем под философией, при этом Аквинский касается в аргументах остальных областей знания и оставляет о них комментарии. «Сумма теологии» отразила – и по большому счету направила – философскую мысль Средних веков.

Это совсем не то, что книга о простом, замкнутом в себе предмете.

Презрение, с которым эрудит относился к антихрупкости, ярче всего проявилось в предложении, которое является основой основ «Суммы» и повторяется в тексте много раз, в том числе вот так: «Действующее движет лишь постольку, поскольку стремится к цели»[55](agens autem non movet nisi ex intentione finis). Другими словами, предполагается, что люди, которые что-то делают, знают, к чему они стремятся, – это телеологический аргумент (от греч. «телос», «результат, цель»), выдвинутый еще Аристотелем. Все, включая стоиков, но исключая скептиков, принимали этот аргумент умом, но, конечно, не следовали ему на практике. Кстати, Аквинат цитирует вовсе не Аристотеля – его он называет Философом, – но араба, комментировавшего сочинения Аристотеля, Ибн Рушда, также известного как Аверроэс; его Аквинат именует Комментатором. И этот Комментатор наломал немало дров. Ибо западная философская мысль опирается на арабскую куда больше, чем принято думать, между тем арабы после Средневековья сумели избежать средневекового рационализма.

Весь корпус философского наследия, базирующийся на предложении «действующее движет лишь постольку, поскольку стремится к цели», таит в себе наиболее распространенную в народе ошибку, усугубляемую двухсотлетней иллюзией научного понимания мира. Эта ошибка делает нас весьма и весьма хрупкими.

Мы будем называть телеологическим заблуждением следующую иллюзию: вы точно знаете, куда идете, более того, вы точно знали, куда шли, в прошлом, да и другим точно так же всегда удавалось знать, куда именно они двигались.

Рациональный фланёр – это человек, который, в отличие от туриста, пересматривает свой маршрут на каждом шагу, чтобы сделать его зависимым от получения новой информации. Именно это Ниро пытается практиковать, когда путешествует, так что зачастую его ведет вперед чутье. Фланёр не является рабом плана. Туризм, буквальный или фигуральный, пропитан телеологической иллюзией; он предполагает, что вы уже все знаете, и дает вам программу действий, которую сложно пересмотреть, в то время как фланёр постоянно – и, самое главное, рационально – меняет цели по мере поступления новой информации.

Важное замечание: непостоянство фланёра хорошо в бизнесе и жизни, но только не в личной и не в тех делах, которые касаются других. Противоположностью такому подходу в человеческих отношениях является верность, благородное качество, которое, однако, следует применять там, где оно нужно, – в отношениях между людьми и при взятии на себя моральных обязательств.

Когда вы ошибочно полагаете, что точно знаете, куда движетесь, и уже сегодня понимаете, каковы будут ваши предпочтения завтра, вы склонны к другому, связанному с первым заблуждению. Вам начинает казаться, что другие тоже знают, куда идут, и что если их об этом спросить, они скажут вам, чего хотят.

Никогда не спрашивайте человека о том, чего он хочет, или куда идет, или куда он, по его мнению, должен идти, или, еще хуже, о том, чего, как ему кажется, он пожелает завтра. Компьютерный предприниматель Стив Джобс был столь успешен именно потому, что не доверял исследованиям рынка и фокус-группам – когда людей спрашивают о том, чего они хотят, – и следовал за собственным воображением. Он считал, что люди не знают, чего хотят, пока он не даст им то, чего они хотят на самом деле.

Способность отклоняться от заданного курса – это выбор, который мы вольны сделать. Выбор возможности и возможность выбора, опциональность, – вот темы Книги IV. Понятие выбора уведет нас далеко, однако по сути опциональность – это то, что делает вас антихрупким и позволяет извлечь выгоду из позитивной стороны неопределенности, а заодно и уклониться от серьезного вреда с ее негативной стороны.

Только опциональность дает нам возможность работать и расти, но для этого нужно быть человеком особого склада. Многие сожалеют о том, что в США очень низок уровень общеобразовательной подготовки (если учитывать, например, оценки по математике). Эти люди не хотят понимать, что все новое появляется здесь и имитируется в остальном мире. И происходит это вовсе не благодаря университетам, которые претендуют на славу, но часто не в состоянии подтвердить ее достижениями и патентами.

Главный актив США тот же, что и у Великобритании в эпоху индустриальной революции: принятие риска и использование опциональности – замечательная способность добиваться своего рациональным путем проб и ошибок, терпеть неудачи, но не слишком их стыдиться, начинать все сначала и вновь терпеть неудачи. В современной Японии, наоборот, неудачнику должно быть стыдно, отчего японцы скрывают риск, финансовый или связанный с атомной энергетикой, и довольствуются небольшой выгодой, сидя на динамите; эта философия странно контрастирует с традиционными для японцев уважением к павшим героям и так называемым благородством побежденного.

Книга IV доведет идею опциональности до логического конца и докажет на разнообразнейшем материале (от средневековой архитектуры до медицины, инженерного дела и инноваций), что, возможно, наш величайший актив – это качество, которому мы меньше всего доверяем: антихрупкость, встроенная в некоторые системы принятия риска.

Мы обсуждаем, что лучше: делать дело или отправляться на Большую Прогулку? – Идея свободного выбора. – Можно ли называть философа нуворишем?

В «Политике» Аристотеля есть занимательная история о досократическом философе и математике Фалесе Милетском. Эта история, занимающая от силы полстранички, повествует как об антихрупкости, так и о презрении к ней, и вводит понятие опциональности. Замечательно здесь то, что Аристотель, вероятно, самый влиятельный мыслитель всех времен и народов, совсем не понял смысла собственной же истории. Точно так же не поняли ее и последователи Аристотеля, особенно после Просвещения и научной революции. Я говорю это не для того, чтобы принизить великого Аристотеля, но для того, чтобы показать: интеллект заставляет человека недооценивать антихрупкость и игнорировать силу опциональности.

Фалес тоже был философом, грекоговорящим ионийцем финикийского происхождения из приморского города Милет на полуострове Малая Азия; ему, как и некоторым философам, очень нравилось то, чем он занимается. Милет был торговым городом, в нем господствовал дух коммерции, типичный для финикийских поселений. Однако Фалес, как это свойственно философам, был беден. Он устал от намеков более предприимчивых приятелей, частенько говоривших, что, мол, «кто может, тот делает, а остальные философствуют». Фалес провернул следующий мастерский трюк: он законтрактовал на весну все маслобойни в Милете и на Хиосе, причем заплатил за это невысокую цену. Урожай оливок был исключительно богатым, спрос на услуги маслобоен вырос, и Фалес освобождал их владельцев от обязательств по контракту на собственных условиях, нажив в процессе значительное состояние. Затем он вернулся к философии.