Случай в Семипалатинске - Николай Свечин

Он оказался в городе, из которого только что уехал, через пять часов. Первым делом сыщик навестил Ботабая. Военный лекарь сказал ему, что угрозы для жизни разведчика нет. Тот потерял много крови, но сама рана чистая, важных органов пуля не задела. Месяц полежит человек на койке, а потом снова можно в бой.

Из лазарета Алексей Николаевич направился к сыну. И нашел его вместе с Анастасией. Та сидела бледная и тихая, но в целом держалась хорошо. Чуть не погибла, застрелила человека. Питерец утешил ее:

— Ну, амазонка-туркестанка, жалко, Чунеев тебя в тот момент не видел.

— Это когда меня стошнило на дорогу?

— Нет, когда ты сменила раненого и вступила вместо него в бой.

Помолчав, коллежский советник добавил:

— Скажем прямо, нам повезло. Но лишь потому, что мы дали им отпор.

Вечером Лыков, Забабахин и Малахов изучали трупы погибших барантачей.

— Никогда их не видел, — констатировал начальник уезда. — Это пришлые.

— По виду дунгане, — предположил полицмейстер. — Хотя… Черт их разберет.

Ночь Алексей Николаевич провел в полубреду, ему снились кошмары. Будто бы Настя с Николкой отбиваются от полчищ врагов. Он пытается им помочь, а они его прогоняют, говорят: ты уже старый, отдохни, мы сами как-нибудь…

Утром сыщик пришел в присутственные места с красными, как у пропойцы, глазами. Геннадий Захарович выглядел не лучше. Он протянул гостю бланк телеграммы.

— Читайте. Только что пришла.

Осташкин сообщал, что ночью на клеверах нашли тело купца Тайчика Айчувакова. По всем признакам, это был тот самый кашгарец, личность и местопребывание которого Лыков просил установить.

— Что такое «на клеверах»? — спросил коллежский советник у подполковника.

— Местность на окраине Верного. Между Татарской слободой и Казенным садом. Пойма двух соседствующих речек, Алматинки и Казачки. Раньше там были выпасы. А в последнее время начали строить дома.

— Мне надо туда.

— Выезжайте немедля. Дам десять семиреков[53]. Анастасию Сергеевну прихватите.

— Через час буду с вещами на плацу.

Лыков побежал к сыну и рассказал ему новость. Тот был поражен.

— Быстро сработали.

— Но как они узнали? — развел руками питерец. — Ведь сведения, полученные от Токоева, держались в секрете.

— Что знают двое, то знает свинья, — привел старую поговорку подпоручик. — Кто был осведомлен?

— Ты, я, Малахов, Рамбус, Штюрцваге, Ганиев и Забабахин. Семеро.

— Ты на кого грешишь? — спросил сын.

— Да ни на кого! Все свои, надежные. Разве только подъесаул?

— Папа! Он тебе жизнь спас! Ты забыл?

— Тогда Рамбус.

— Ни за что! Он порядочный.

— А Штюрцваге?

— Вроде тоже…

— И кто же предатель, черт раздери? Телеграфисты? Я закодировал экспресс. Остается только одно: измена в Верном, в окружении вице-губернатора. Чиновники канцелярии расшифровали текст, он повалялся на столах, дошел до полицейского управления, где его увидели еще десятки людей…

— А в тюремном замке не могло случиться утечки?

— Маловероятно. Протокол допроса я забрал с собой, никому из администрации не показывал. Писал его сам. Разве что глупый таранча разболтал в камере. Но как оттуда дошло до здешнего резидента? За одну ночь!

— Теоретически такое возможно, — возразил подпоручик.

— Возможно. И мне хотелось бы подозревать чужих, а не своих. Но следует изучить все версии.

— Самая правдоподобная та, что изменник в Верном.

— Да. Надо искать концы там. А ты сиди, жди, пока я разберусь. Жалко Ботабая, он не сможет теперь помочь в дознании. Где остальные? Где Сабит Шарипов, Даулет Беккожин? Мне нужны помощники, знающие Верный.

— Сабит будет здесь вечером, я вызвал его из Семипалатинска. Дождись, завтра уедете вместе. И Настю отвезете к отцу.

— Как она? — осторожно спросил Лыков.

— Неплохо после такого переплета. Ведь вас едва не убили. А Жуму наповал… Но как ты догадался?

— О чем?

— Что надо взять винтовки. Что засада в барханах. Я так не умею.

Алексей Николаевич задумался:

— Бог знает… Лишь иногда бывает предчувствие. Много раз ничего такого не случалось, и я попадал в передрягу.

Он встал:

— Значит, жду вечера? Хорошо. Будет время проверить одну версию.

— Какую?

— А сам не догадываешься? Вдруг сигнал устранить Тайчика все-таки пошел отсюда? Он мог дойти до исполнителя в Верном только одним путем — по телеграфу. Хочу посмотреть исходящие депеши.

Коллежский советник предупредил Малахова, что его отъезд откладывается до завтра. Сообщил об этом Анастасии, которая сидела на своем бауле. И отправился в почтово-телеграфную контору.

Там сначала у сыщика вышел инцидент с начальником. Тот глянул в полицейский билет и отказал в доступе к корреспонденции. Причем в вызывающем тоне. Лыков неоднократно встречался с подобным и уже знал, как себя вести. Он вынул из кармана записную книжку и «регуляр»[54], свинтил колпачок, занес перо и спросил «полицейским» голосом:

— Как фамилия?

— Для чего вам моя фамилия? — продолжил ерепениться почтовик.

— Чтобы со службы выгнать. Туркестанский край с тысяча восемьсот девяносто второго года на положении усиленной охраны.

— И что с того?

— Губернатор своей властью может заменить любое должностное лицо, противящееся исполнению распоряжений.

На лице либерала мелькнуло сомнение. Питерец продолжил тем же ледяным тоном:

— Чиновник особых поручений Департамента полиции требует выемки телеграмм, необходимой для поимки важных государственных преступников. А какой-то там… препятствует.

И рявкнул на всю контору:

— Как фамилия?!

Через минуту он уже разбирал копии. За вчерашний день из Джаркента в Верный ушло восемьдесят шесть депеш. Нужная Лыкову оказалась отправлена утром, одной из первых. Она была адресована предъявителю десятирублевого билета за номером РГ 171868. Текст гласил: «СРОЧНО ОТОЗВАТЬ ДОВЕРЕННОСТЬ ДЕВЯТНАДЦАТЬ ДРОБЬ ТРИ». Подписи не было.

Алексей Николаевич расспросил телеграфиста, принявшего экспресс, но тот не смог вспомнить отправителя.

— Помилуйте, ведь их сотни через мои руки проходит. И вчера было, не сегодня. Помню лишь, что отсылал какой-то таранча. Они все на одно лицо.