Мефодий Буслаев. Лед и пламя Тартара - Дмитрий Емец

Аня куда-то исчезла. Хаврон услышал плескводы.

– Ты где? Иди сюда!

Умываясь, Эдя узрел в зеркале свое лицо иозадаченно присвистнул. Будь он актером, с карьерой пришлось бы завязывать. Подправым глазом чернел фонарь. Нос медленно, но неуклонно опухал. В жизни все некак в кино, где герои обмениваются мощными ударами, падают с небоскребов, апосле расходятся с цветущими здоровьем физиономиями и с такой же укладкойволос, как до драки...

За своим плечом в зеркале Эдя увидел девушку.

– Не шевелись! – строго сказала Аня,поднимая руку. Эдя почувствовал, как что-то обожгло ему скулу и переносицу.

– Ой! Щиплет, – пожаловался он.

– И хорошо, что щиплет. Теперь йод!

– Не надо йод! Йодом будет некрасиво, –запротестовал Хаврон.

Аня засмеялась.

– Ты так заботишься о своей красоте? –спросила она.

– На внешность мне плевать. Или почти плевать.Но мужчине несолидно ходить измазанным йодом. Побитым можно, а с йодом нет. Этохуже, чем мальчишка в зеленке.

– Ты и ведешь себя как мальчишка. Это он тебятак отделал?

– Какой еще он? – недоуменно спросил Эдя.По необъяснимой причине он почти забыл о драке. Так, какое-то мелькание.

Аня испытующе посмотрела на него. Наивный иодновременно пристальный взгляд.

– Тот мужчина, с кем ты дрался. Юрий.

– Похоже, что он. Ай!

Эдя вновь ощутил покалывающее прикосновениеватки.

– Опять кровь пошла. Тебе не больно? –спросила Аня.

– Не больно. Но ты явно недоиграла в детстве вмедсестру.

Не слушая, Аня продолжала деловито промыватьрану.

– Тут справа у тебя какой-то шрам. Ты что,часто дерешься?

– Бывает, что и часто. Но все большеполосами, – признал Эдя.

– И сейчас у тебя полоса?

– Вроде того. А так я человек тихий. Вилка состола упадет, я уже вздрагиваю, – с лицом хронически врущего пионерасообщил Хаврон.

Опустив руку, Аня посмотрела на порозовевшуюватку.

– Спасибо тебе. Это, наверное, судьба, –вдруг сказала она с посерьезневшим лицом.

– Какая такая судьба?

– Ты уже второй раз появляешься в такиеминуты, когда... ну ты понимаешь... В принципе в этой ситуации не было ничегокритического. Ты мог бы и не бросаться на Юрия. Он бы все равно ушел. У него нехватило бы духу ударить меня. Я первая дала ему пощечину.

– Ты поступила правильно. Мужчина должендержать себя в руках, – важно сказал Эдя. В эти минуты он искреннейшимобразом забыл, как сам регулярно доводил свою сестру.

– На него это мало похоже... – задумчивосказала Аня. – Обычно Юрий никогда не вел себя так, но сегодня он был вярости. Ты с ним не знаком?

Эдя удивился.

– С кем, с Юрием этим? Конечно, нет.

– Тогда тем более странно. Никогда не видетьдруг друга, и вдруг такая ненависть! Вы рвали друг друга как звери в лесу!

– А если бы я сказал, что мы знакомы: тогдарвите на здоровье? – улыбнулся Эдя.

Аня растерялась. Своим вопросом в духе СократаХаврон поставил ее в тупик.

– Нет. Но тогда ненависть может накапливатьсяпостепенно. Капля за каплей. И потом прорывает. Понимаешь?

– Моя твою понимаешь, – заверил Эдя ивдруг ревниво спросил: – А кто тебе этот Юрий?..

Аня пожала плечами.

– Никто. То есть не совсем, конечно, никто. Ончеловек, которого я знаю и, который, как мне кажется, меня любит. Я закончилаинститут культуры и, как это часто бывает, пошла работать в фирму, не имеющую ккультуре никакого отношения. Фирма торгует оборудованием для упаковкипродуктов. Горячая упаковка, пакеты, термопленка и так далее. У этой фирмы двасовладельца – один из них Юрий. Я проработала там год, а три месяца назад ушла.

– Из-за этого типа?

– Не только из-за него. Сама работа была недля меня. Допрос окончен?

Эдя что-то промычал, чувствуя, чтонеосторожным вопросом нарушил хрупкую легкость их беседы. Сейчас же что-тоизменилось. В ванной, где они с Аней стояли, стало вдруг тесно. Эдя обнаружил,что лампочка горит тускло, увидел крючок с полотенцем на приоткрытой двери ивыглядывающий из коридора поблескивающий стеклами шкаф. Вещи наплыли со всехсторон, хотя только что их не существовало. Чужие вещи.

– А что ты вообще делал в моем подъезде?Что-то я не слышала лифта. Следил за мной? – спросила Аня с подозрением.

– Не следил. Искал, – ответил Эдя так жесухо, как прозвучал вопрос.

– Зачем?

– Хотел узнать, все ли с тобой в порядке.

Аня поморщилась.

– Хочешь сказать, что в прошлый раз я веласебя как истеричка, от которой нужно прятать ножницы?

– Ну ножницы не ножницы, а мосты точно.

– Значит, ко мне тебя привела исключительножалость? Ты что, член секты сострадательных гуманоидов? – спросила Аня.

Эдя многозначительно промолчал. Впсихологической войне, которую вот уже много тысячелетий ведут мужчина иженщина, каждое несказанное слово стоит двух сказанных.

– Хочешь чего-нибудь съесть? – предложилаАня, так и не дождавшись ответа.

Эдя деловито кивнул и направился на кухню.Когда он проходил мимо холодильника, тот затрясся и задрожал не в такт, ощутивисходящую от Эди опасность.

Опустившись на табуретку, Эдя посмотрел настол. На столе лежало несколько клочков бумаги, странно, почти бессмысленноисчерченных простым карандашом. Эдю это удивило. Обычно так калякают дети,однако этот рисунок определенно не был детским.

– Тебе чай с сахаром? – спросила Аня.

– Можно, конечно, и чай с сахаром. Новообще-то предпочтительнее кофе с колбасой, – не задумываясь, отвечалХаврон.

– Ты прямо как мой дядя. Он тоже не любилчайковского с сахарковым. Требовал кофейского с колбасейским, – неудивившись, сказала Аня.

– Я вечный дядя. Теперь до гроба из дядей невылезешь, – проворчал Эдя.

Пока Хаврон пил кофе, Аня сидела рядом. Ониговорили о чем-то легком, избегая опасных тем. Аня взяла карандаш и неосознанностала водить по бумаге. Эдя выжидал, видя, что она совсем не смотрит на лист.Если окликнуть ее сейчас, она уронит карандаш и непонимающе уставится на своикаракули.

– Слушай... Помнишь ты рассказывала, чтоуколола руку, когда просовывала ее в решетку водостока? – спросил Эдясловно невзначай.