Дневник Гуантанамо - Мохаммед ульд Слахи

Каждые 14 дней охранники переводили меня из камеры в подвал, где я сидел несколько дней, а потом возвращали в камеру. Разгадав этот трюк, я прямо попросил своего следователя Рами и его босса Абу Раада организовать мою встречу с представителями Красного Креста.

— Здесь нет Красного Креста. Это военная тюрьма, — соврал он.

— Я видел правила, а вы укрываете меня в погребе каждые 14 дней, чтобы я не встретился с Красным Крестом.

Офицер Рами пристально посмотрел на меня:

— Я защищаю тебя! И ты не встретишься с Красным Крестом.

Тогда я понял, что их не переубедить и что сам Рами не может понять, как решить проблему. Это было намного выше его. Преступный заговор между Мавританией, США и Иорданией был идеальным. Если бы моя причастность к террористической деятельности была доказана, меня казнили бы, и на этом все бы кончилось. Никто даже не узнал бы, что произошло.

— Я хочу встретиться с мавританским послом, — сказал я следователю.

— Это невозможно.

— Хорошо. А что насчет мавританской разведки? — спросил я.

— Что ты хочешь от них?

— Я просто хочу узнать у них, почему меня держат в тюрьме в Иордании. В конце концов, вы же знаете, что я не совершил никаких преступлений по отношению к вашей стране.

— Послушай, наши страны хорошие друзья, поэтому они выдали нам тебя. Мы можем сделать с тобой все что угодно. Убить тебя, арестовать на неопределенный срок или отпустить, если ты сознаешься в преступлении.

Офицер Рами одновременно и лгал, и говорил правду. Арабские страны не дружат. Наоборот, они ненавидят друг друга. Они никогда не сотрудничают. Все, что они делают, это плетут заговоры друг против друга. Для Мавритании Иордания бесполезна, и наоборот. Однако в моем случае США заставили их работать вместе.

Я столько раз пытался связаться со своей семьей, но это ни к чему не приводило. Тогда я просто умывал руки и молился Богу, чтобы он позаботился о моей семье и дал им знать, где я. Со временем я понял, что я — не единственная спрятанная посылка. От одного до трех заключенных были вовлечены в «подвальную операцию», и их количество менялось время от времени. Все время, что я находился в Иордании, меня, конечно, держали в изоляции. Но я точно мог сказать, есть ли кто-нибудь в соседних камерах, основываясь на движениях тележки с едой, охранников и заключенных.

Одно время моими соседями были два храбрых мальчика. Хотя разговоры были запрещены, они все время кричали: «Божья помощь приближается. Запомните, Бог на нашей стороне, а Сатана на их стороне!» Что бы ни делали с ними охранники, они все равно продолжали поддерживать других заключенных и напоминать им о неизбежной Божьей помощи. По их акценту было понятно, что они иорданцы, что логично, а местные были защищены своими семьями больше, чем иностранцы. Тем не менее я не сомневаюсь в том, что эти мальчики сильно пострадали из-за того, что они делали.

В той холодной темной части тюрьмы я был единственной константой в округе, камеры рядом с моей постоянно меняли владельцев. В какой-то момент моим соседом стал молодой ливанский дурачок, который все время плакал и отказывался есть. Если верить охранникам, его история примерно такая: он прибыл в Иорданию из Ливана, чтобы повеселиться. Когда он въехал в полицейскую патрульную машину в пригороде Аммана, в его машине нашли AKM-47 и арестовали парня. Надо заметить, что иметь при себе оружие в Ливане нормально, но в Иордании это запрещено законом. В тюрьме молодой ливанец начал сходить с ума. В течение двух недель он плакал и отказывался есть, пока его не освободили. Мне стало так хорошо, когда его выпустили! Мне было очень жаль его. Уверен, он усвоил урок и подумает дважды перед тем, как положить оружие в машину, когда в следующий раз поедет в Иорданию.

Потом был молодой иорданец. Его приговорили к одному году заключения, и к концу срока он совсем обезумел. Он все время кричал: «Я должен увидеть своего следователя!» Я спросил охранников, почему он кричит, и они объяснили: «Потому что его срок закончился, но его не отпускают на свободу». Иногда он начинал громко петь, а иногда кричал на охранников и просил сигареты. Я не виню его. Только имея стальные нервы, ты сохранишь рассудок в иорданской тюрьме.

А после него моим соседом стал пожилой палестинец, который постоянно кашлял.

— Он очень старый, — сказал мне охранник.

— Почему его арестовали? — поинтересовался я.

— Он оказался не в то время не в том месте, — ответил охранник.

Пожилой человек всегда просил больше еды и сигарет. Через несколько недель его освободили. Я был счастлив за каждого, кого выпустили из этого безумного места.

Просто удивительно, что ФБР доверяет иорданцам больше, чем другим американским службам разведки. Когда я сдался осенью 2001 года, ФБР конфисковало мой жесткий диск, и вместе со мной в Иорданию выслали все данные с него. Американское Министерство обороны годами пыталось достать этот диск. Совершенно не имело смысла, что ФБР активнее сотрудничает с иностранными организациями, чем с внутренними. Но я верю, что индустрия разведки ничем не отличается от любой другой индустрии. Ты покупаешь лучший продукт за лучшую цену, независимо от страны или происхождения. Значит ли это, что иорданцы предлагают лучший продукт? Я не уверен, но они намного больше знают о терроризме, чем американцы. Без помощи иорданцев в этой сфере американцы бы ничего не добились. Но американцы переоценивают их способности, отправляя им людей со всего света, как будто у иорданцев было какое-то суперразведывательное агентство.

— Я покажу тебе несколько фотографий, а ты говори мне, что видишь на них, — сказал мой следователь Рами.

Позже он и Абу Талал по очереди допрашивали меня под командованием Абу Раада. Иорданцы применяют технику, когда несколько следователей допрашивают тебя по отдельности об одном и том же, чтобы убедиться, что ты не меняешь показания. Очень редко они допрашивали меня вместе.

— Хорошо! — сказал я.

Офицер Рами начал показывать мне фотографии. Едва увидев первую, я понял, что ее взяли с моего компьютера или, что более вероятно, с компьютера компании, на которую я работал. Сердце начало биться чаще, и я почувствовал, что слюна стала горькой. Лицо покраснело, как яблоко. Начал заплетаться язык. Не потому что я совершил какие-то преступления, используя свой компьютер, на жестком диске не было ничего, кроме деловых писем и других данных, касающихся того же. Я помню, что хранил там более полутора тысяч сообщений и огромное количество фотографий. Но в этом кроется нечто большее — нарушаются свободы человека.

Компьютер принадлежал компании, которая доверяет мне, и тот факт, что другая страна, такая как США, просматривала жесткий диск и конфисковала материалы, было для нее большим ударом. В компьютере хранились финансовые секреты компании, которыми она не хотела бы делиться с другими. Более того, я работал на семейную компанию, где почти не разделялись рабочие и личные дела. Это означает, что в компьютере была и приватная информация семьи, которую она бы тоже не хотела раскрывать всему миру. К тому же к компьютеру имели доступ все сотрудники компании, поэтому их данные там тоже хранились. Хотя я, зная своих коллег и их отношение к работе и жизни, был на 100 % уверен, что в этой информации нет ничего криминального. Лично у меня там были переписки со моими друзьями из Германии, некоторые из них даже не мусульмане. Но я больше переживал за переписки с мусульманскими друзьями, особенно с теми, кто хоть раз помогал финансово или морально людям в Боснии или Афганистане, потому что их письма можно было интерпретировать не самым лучшим образом. Просто поставьте себя на мое место и представьте, что кто-то штурмует ваш дом и пытается залезть в вашу личную жизнь! Вы будете рады такому штурму?