Современная смерть. Как медицина изменила уход из жизни - Хайдер Варрайч

С того момента, как Дэвид поступил в наше отделение, а я стал его лечащим врачом, члены его семьи выработали целый ритуал: они непрерывно сменяли друг друга на стуле у его постели, смачивали его губы специальной губкой и читали ему Библию, пока его совершенно отсутствующий взгляд был направлен в никуда. Он находился в устойчивом вегетативном состоянии, и, по мере того как неделя следовала за неделей, у него начинали накапливаться осложнения. На его спине образовалась огромная зияющая язва диаметром с футбольный мяч, которая доходила до самого таза. Его костный мозг полностью утратил способность к кроветворению, так что Дэвиду требовались практически ежедневные переливания крови.

Шли недели; каждый день поутру мой интерн заходил к нему в палату, прикладывал к его груди стетоскоп, надавливал на живот, светил в глаза, громко произносил его имя и растирал ему грудь. Все это делалось без каких-либо надежд на то, что это имеет хоть какой-то смысл или будет хоть чем-то отличаться от бесчисленных осмотров, проведенных ранее. Интерн делал запись в медицинской карте, обновлял результаты анализов и доливал электролитный раствор.

Наконец наши последующие шаги в отношении Дэвида стали темой одного из еженедельных собраний по вопросам смертности, где обычно обсуждались лишь самые трагичные истории и самые ужасные исходы. Идея перевести его в реабилитационный центр оказалась трудноосуществимой. Начнем с того, что подобные учреждения требовали, чтобы у пациента был законный опекун. Хотя в этом случае никто особенно не спорил, что им должна стать его мать, это предполагало составление массы документов, бесконечный обмен электронными письмами и долгое ожидание судебного заседания. В итоге суд принял решение назначить опекуном мать, и мы начали готовить его к переводу в реабилитационный центр, где он, скорее всего, провел бы всю оставшуюся жизнь.

В тот же самый день, когда мы заканчивали работу и ожидали окончания смены, мой интерн подошел ко мне в довольно растрепанном виде и сказал:

— Вы не поверите, что сейчас произошло.

— Что? — спросил я.

— Дэвид только что сказал мне: «Здравствуйте, доктор!»

Я снисходительно посмотрел на интерна, но выражение его лица свидетельствовало, что это была не шутка. Через несколько мгновений я уже стоял у дверей в палату Дэвида, натягивая желтый комбинезон. Дэвид был окружен членами его семьи, которые хором молились. Его лицо было повернуто к двери, и он смотрел в моем направлении пустым взглядом, когда снова произнес: «Здравствуйте, доктор».

Его состояние нельзя было назвать полностью нормальным. Его реакции были непредсказуемыми и не более чем эпизодическими; временами он повторял одно и то же; он был способен выполнять лишь самые простые команды. У него было мало общего с тем человеком, который обратился в больницу много недель назад.

Однако для родных Дэвида происходящее стало результатом многих проведенных ими в молитве дней. Они считали, что с него спало бремя грехов и что это чудо изменит жизнь всех, кто стал его свидетелем. Их вера дала им силы пройти это испытание как обряд посвящения, и теперь им было ясно, что все принимаемые ими решения должны получать одобрение свыше.

Религия и духовность предлагают нам альтернативную оптику, благодаря которой реальность принимает очертания, видимые лишь глубоко религиозными людьми. Для матери Дэвида его по-прежнему случавшиеся судороги были чем-то вроде сотрясавших его тело всхлипов, которые случались у него в детстве после того, как он долго плакал. Решив поначалу, что проведение сердечно-легочной реанимации лишит Дэвида возможности умереть своей смертью, теперь она воспринимала СЛР как часть Божьего промысла: СЛР не всегда завершаются успехом, так что безуспешность этой процедуры сама по себе станет проявлением воли Бога. Женщина осознавала, что Дэвид, вероятно, будет прикован к постели всю оставшуюся жизнь, однако была уверена, что ему нравится его текущее состояние. «Бог заберет его, когда придет время», — настаивала она.

Несмотря на то что религия не пронизывает все стороны американской жизни, она остается неотделимой от смерти и умирания. По мере того как медицина становится все более светской, пациенты все чаще ищут поддержки за пределами зримого мира, особенно в случае тяжелых заболеваний.

Мы много раз слышали преждевременные заявления об упадке религии. Хотя последние пятьдесят с лишним лет религия переживала беспрецедентное возрождение, медицинский мир только сейчас начинает осознавать все возрастающую роль религии и духовности в том, как люди воспринимают жизнь, старение и смерть.

За возможным исключением современных скандинавских стран, в истории не существовало ни одного человеческого общества, которое бы не включало в свое мировоззрение религию[270]. Религия — это значительная часть того, что мы называем человеческой культурой, и во многих отношениях ее можно считать наиболее человечной из наших особенностей. Несмотря на то что многие животные создают сложные сообщества, на сегодняшний день ни для одного из них не показано существование организованной духовности или склонность к метафизическим поискам. Тем не менее в статье, недавно опубликованной в журнале Scientific Reports антропологом Хьялмаром Кюлем и его соавторами, были описаны существующие у шимпанзе ритуалы — скажем бросание камней в деревья, которые, возможно, представляют собой духовные практики.

Ученые ищут объяснение того, каким образом религия стала частью нашей жизни, в двух широких направлениях. Пока антропологи мотаются по всему миру, откапывая древние артефакты и исследуя ушедшие цивилизации на предмет первых признаков трансцендентного мышления, когнитивные психологи заглядывают в самую глубь нашего сознания в поисках биохимических механизмов, которые ведут к формированию теологического образа мыслей у человека.

В основе религии лежит символизм. Даже новейшие религии используют для обозначения божественного некоторые промежуточные сущности. Совсем недавно древние корни символизма были обнаружены в отдаленной пещере на южной оконечности Африки. Хотя изначально считалось, что первые попытки древних людей наделить окружающие их предметы возвышенным смыслом были сделаны около 40 000 лет назад, в пещере Бломбос в ЮАР было обнаружено то, что теперь считается наиболее ранним примером человеческого стремления к символизму[271]. Археологи нашли там геометрические орнаменты, выцарапанные на охристых камнях около 100 000 лет назад, которые представляют собой первые попытки Homo sapiens создать нарратив, объясняющий окружающую их реальность. Эти камни «использовались как артефакты в обществе, где поведение было опосредовано символами».

Многие ученые считают, что именно прекращение существования каждого из нас — смерть — подталкивало людей к созданию религии и сверхъестественных верований. Совершенно точно можно сказать, что ритуалы, в основе которых лежала смерть, начали формироваться очень рано. Самое древнее ритуальное захоронение, датируемое периодом около 95 000 лет назад, было найдено в Кафзехе, в современном Израиле[272]. Там археологи обнаружили останки девятилетней девочки, погребенной так, что согнутыми руками и ногами она бережно держит пару оленьих рогов. Несмотря на то что смысл подобных ритуалов установить сложно, очевидно, что смерть занимала особое место в большинстве древних обществ и считалась достойной того, чтобы с ней связывались церемонии и правила приличия.