Хроники Дождевых чащоб. Книга 3. Город драконов - Робин Хобб

– Расскажи мне про магию, Рапскаль. Мы действительно ей научимся? Она где-то записана, вроде заклинаний, которые мы могли бы запомнить, как в старых волшебных сказках из Джамелии? Она в книге или в свитке? Надо ли нам собирать волшебные вещи, жабью печень или… Рапскаль, это же не использование кусочков дракона? Съесть кусочек драконьего языка, чтобы разговаривать со зверями, и все такое?

– Нет! Тимара, все эти штуки – выдумка. Это просто истории для детей.

Ему не верилось, что она вообще могла подумать такое.

– Я это знала, – ответила она упрямо. – Но ведь это ты сказал, что у нас появится магия Старших.

– Да. Но я имел в виду настоящую магию!

Рапскаль сказал это так, будто только что все объяснил. Он попытался снова взять ее за руку и, когда она позволила ему это сделать, потянул за нее, пытаясь вести дальше. Она отказалась сходить с места.

– Тогда что такое настоящая магия? Это не заклинания и снадобья?

Он беспомощно покачал головой:

– Это просто магия, которую мы сможем творить потому, что мы Старшие. Как только вспомним, как это делается. Я пока про это не знаю. По-моему, это из тех вещей, которые нам надо вспомнить. Я пытаюсь отвести тебя к тому, что тебе надо попробовать, но ты все время останавливаешься. Тимара, неужели ты думаешь, что если бы я мог просто рассказать тебе так, чтобы ты все поняла, я бы этого не сделал? Тебе надо пойти со мной. Ради этого я тебя сюда и привез.

Она заглянула ему в глаза. Он спокойно встретил ее взгляд. Бывали моменты, когда Рапскаль по-прежнему казался ей все тем же чуть блаженным пареньком, с которым она познакомилась в день отъезда из Трехога. Тогда он трещал без умолку, болтал ни о чем и, казалось, был заворожен самыми тривиальными причудами. А бывали моменты, когда она смотрела на него и видела, как он вырос и изменился – не просто как паренек, который внезапно приблизился к возмужанию, а как человек, который пересек какую-то черту и стал Старшим. Он теперь был красным – таким же алым, как его драконица. Его глаза теперь сияли: в них появился искрящийся свет, который был заметен почти все время. Она перевела взгляд на их сцепленные руки и увидела, как ее покрытая синей чешуей кисть уютно устроилась в его алой.

– Тогда показывай, – негромко согласилась Тимара, и на этот раз, когда он перешел на рысцу, увлекая ее за собой, она побежала, чтобы не отставать от него.

На бегу он говорил рваными фразами из-за сбитого дыхания:

– Мест памяти много. Некоторые – например, статуи – несут только воспоминания одного Старшего. И когда их трогаешь, то словно становишься этим Старшим. По-моему, они – самые лучшие. Но есть и другие места, где все обо всем. А некоторые только говорят правила, или кто живет в доме, или чья это мастерская. Есть и такие, где стихи или музыка. А еще есть такие на проспектах: в них, ну… все что там случалось. Наверное, там можно просто стоять день за днем и видеть всех, кто там когда-то проходил, слышать, что они говорили, по запаху определять, что они ели, и все такое. Я не вижу в этом особого прока.

Он свернул с широкого проспекта с высокими зданиями и зашагал по более скромной улице. Тимара обнаружила, что откуда-то знает, что эти строения – жилые дома. Она попыталась представить себе такую семью, которой нужно было иметь больше одной двери, а иногда – второй или даже третий этаж. У некоторых домов были балконы, а у других плоская крыша с оградкой по краю. Тимара выросла в крошечных лачугах, сооруженных высоко на деревьях. Стоя в своей спальне в отцовском доме в Трехоге, она могла вытянуть руки в стороны и дотронуться до обеих стен. И до потолка. Зачем людям может понадобиться так много пространства?

Рапскаль свернул за угол, и она ускорила шаги, двигаясь вместе с ним по ведущему вверх по склону проспекту. Мощеная улица была широкой – она никогда в жизни не видела такой широкой дороги. Дома здесь шли уступами и смотрели один поверх другого на реку. В громадных кадках сохранились скелеты давно погибших деревьев. В желобах с почвой рядом с дверями когда-то росли садики. Пересохшие фонтаны были окружены чашами.

Она все это знала. Знала, словно кто-то нашептывал это ей на ухо, стоило только задуматься. Блестящий камень, черный со сверкающими прожилками, или порой ослепительно-белый с серебряными нитями, разговаривал с ней. Камни тянулись к ней с воспоминаниями. Она тряхнула головой и сосредоточилась на том, что ей говорил Рапскаль.

– Но потом я нашел этих двоих, немного послушал его и подумал: «Да, вот что я хочу узнать и кем хочу быть». А она была рядом с ним, и он рассказал мне о ней, и я подумал: «Ну, она почти как Тимара, так что она сможет стать ею». А как только мы оба все это примем, то будем знать больше, сможем заставить город работать и, может, помочь драконам.

Быстро следуя за ним, она начала задыхаться.

– Я все еще не поняла, Рапскаль.

– Мы уже пришли. Они смогут объяснить все гораздо лучше меня. Видишь? Что скажешь?

Она посмотрела туда, куда он указывал – и не увидела ничего необычного. Улица заканчивалась тупиком на вершине холма. Вход в дом, стоявший на самом верху, был окружен арками, опирающимися на каменные колонны с черно-серебряным блеском. В лучах зимнего солнца они попарно уходили к двери. По левой стороне они были украшены смеющимися солнышками. Те, что были справа, сверкали серебряными медальонами с полной луной, улыбающейся женским лицом.

– Давай я тебе покажу. Это гораздо проще разговора.

Рапскаль потянул ее вперед. Когда они оказались у первой арки, он остановился.

Тимара осмотрелась. У каждой арки оказалась ваза, наполненная землей.

– Лозы, – сказала она и моментально их вспомнила: глянцевые темные листья и грозди мелких белых цветочков. Они каждый год распускались во время летней жары, и их сладкий аромат наполнял все комнаты дома. А потом они давали плоды – гроздочки ярко-оранжевых ягод, которые не имели названия на ее языке, но на самом деле были «джиллари», и каждую осень они делали из них вино, которое сохраняло оранжевый цвет ягод. Оно было крепким и сладким.

Тимара чуть покачнулась и, заморгав, вернулась в собственную жизнь. Она попыталась отступить на несколько шагов, но Рапскаль крепче сжал ее руку.

– Не так, – сказал он ей. – Нет, так тоже можно, но тогда все кусочками. Как будто подходишь на базаре к сказителю на середине его истории и слышишь только ее часть. Они сохраняли это для нас не так. Это все здесь, в колоннах, идет по порядку. Надо начинать с первой. Луны – для тебя.

– Откуда ты знаешь? – Она еще не успела прийти в себя. На какой-то период (она не смогла бы определить, был ли этот эпизод долгим или коротким) она оказалась в ином времени. Но это было не все, вдруг поняла она. Она была другим человеком. Она вырвала у него руку и отступила на два шага. – Погружение в воспоминания! Вот что это значит. Рапскаль, это опасно. Мой отец предостерегал меня насчет таких камней! Они затягивают тебя, наполняют твой разум историями, и ты забываешь, как вернуться и снова стать собой. Спустя совсем немного времени ты теряешься, оказываешься не в той жизни и не в этой. Как тебе даже в голову могло прийти такое? Ты же из Дождевых чащоб! Уж ты-то должен был бы помнить об осторожности! Что с тобой?