Повседневная жизнь первых российских ракетчиков и космонавтов - Эдуард Буйновский

Так бесславно закончился для нас очередной виток «космической» гонки. Для США эти соревнования обошлись в 20 млрд долларов, нам же бесславная погоня за Америкой по ценам того времени стоила около 10 млрд рублей. Не уверен, что уровень благосостояния строителей коммунизма 70-х годов соответствовал достатку развитых стран Европы и списание 10 миллиардов для нас осталось незамеченным. Как ни странно, но в последующие годы в советской печати излагалась мысль о том, что в этой «лунной» гонке победили мы, а не американцы. Американские, мол, наработки по программе «Аполлон» после ее закрытия практически нигде не использовались. Зато у нас носитель «Протон» вывел на орбиту не один десяток советских и зарубежных космических аппаратов, в последующих разработках нашла свое применение и двигательная установка лунного посадочного корабля, грандиозные сооружения стартовой и технической позиций «царя-ракеты» недолго ржавели в бездействии, вскоре и им нашли применение, что-то, наверное, перепало и промышленности, и сельским труженикам. Все это, конечно, так. Но пройдут годы и десятилетия, и появятся новые, ультрасовременные ракеты-носители, принципиально новые двигатели, позволяющие выводить на орбиту сотни тонн полезного груза. Канут в Лету «Востоки», «Восходы», «Протоны», «Зонды», «Аполлоны», «Сатурны». Но в нашей памяти навечно останутся имена двух землян: русского паренька, первым преодолевшим земное притяжение, и американского астронавта, первым ступившим на поверхность Луны. Не за горами и время, когда к ним присоединится и третий землянин, который первым ступит на поверхность Марса или другой какой-либо планеты. Интересно, кто это будет?

«Лунные» гонки, витки напряженности, соперничество, погоня за приоритетами — все это высокая политика, удел стратегов и больших руководителей. А материализовалось все это в многочисленных к этому времени различных НИИ, КБ, ОКБ, Спец НИИ и других «хитрых», секретных организациях, во главе которых стояли уже не просто главные, а генеральные конструкторы, среди которых медленно и пока незаметно разгоралась непримиримая борьба за престиж, выделение из государственной казны дополнительных ассигнований, за расширение производственных площадей и людских ресурсов, за поиск «толкачей» среди крупных, средних и даже мелких чиновников ЦК КПСС, правительства с его многочисленными министерствами, Госплана (распределяет бюджетные деньги) и Военно-промышленной комиссии — еще одного бюрократического монстра, рожденного плановым социалистическим хозяйством. Со временем мне не единожды приходилось бывать в Кремле, где располагался аппарат этой комиссии, и общаться с ее чиновниками. Наверное, до сих пор никто не сможет определить роль и позитивное влияние, какое оказывали эти, в общем-то, по человечески приятные и симпатичные люди на ход, темпы и результаты развития нашей ракетной и космической техники. Да что уж там греха таить! Такого же мнения (страшно даже подумать!) я придерживался о той роли и месте, которые определила история работникам ЦК нашей родной Коммунистической партии в этой глубоко не идеологической сфере деятельности советского народа. Но это я сейчас герой, а тогда без слов и комментариев воспринимал тезис о том, что в каждую схему, в каждую конструкцию ракеты или космического аппарата вложен не только ум и труд их создателей, но есть и частичка непосильного труда работника ЦК КПСС и чиновников Совмина и Госплана. А как же без них! Вот и бегал по кабинетам, клянчил, уговаривал, ловил в буфете, коридорах и даже в туалете, а визу одного министра, помнится, сумел получить, заскочив почти на ходу к нему в его служебный автомобиль. Молча подписал и так и остался сидеть с открытым от удивления и моего нахальства ртом. Четко работала наша система! Любой документ, определяющий необходимость и порядок разработки нового ракетного или космического комплекса, должен быть подписан или завизирован чиновниками различных инстанций этих четырех ведомств. Поэтому проект каждого такого документа имел титульный лист, первоначально заполненный только на одну четвертую часть, остальные три четверти — это визы, визы, визы… Зачастую получалось так, что образец уже выходит на летные испытания, а не все еще подписи собраны на основополагающем документе. Не отставало от своих коллег и наше Министерство обороны. В конце 1964 года приказом министра было образовано Центральное управление космических средств, которое к 1970 году стало уже Главным управлением с возложением на него основных функций по заказам ракетно-космической техники в интересах практически всех видов и родов войск. В этом новом заказывающем управлении появились уже свои тематические направления. Кто-то занимался носителями, кто-то — космическими аппаратами специального, военного назначения, были специалисты по освоению дальнего и ближнего космоса, наземному оборудованию, многочисленным системам носителей и космических аппаратов.

Мы, молодые майоры и капитаны, с сохранившимся еще задором и энтузиазмом полностью отдавали себя нашим ракетам и космосу, были глубоко убеждены, что каждый пуск на полигоне, каждая новая разработка — это удар по американскому империализму, это наш вклад в строительство светлого коммунистического будущего. И только так! Весь уклад нашей тогдашней жизни строился так, что военная, и особенно офицерская, среда как бы искусственно была отделена от окружающего нас мира. Но если это нетрудно было сделать в глухих, удаленных гарнизонах, где командир — царь и бог, а замполит — верховный судья и духовный наставник, то в городах, а особенно в таком городе, как Москва, изолировать нас, молодых офицеров, от всего того, что происходит вокруг, было довольно-таки трудно. Но надо! Так считали наши командиры и начальники, замполиты, политотделы, парткомы, партбюро, коллектив родной партийной организации да и товарищи, «что из органов», заботливо и постоянно нас опекающие. Мощный, дружный воспитательно-карающий орган, если считать, что каждый офицер по определению ну просто обязан был быть коммунистом.

А столько необычного, нового и интересного было вокруг нас! Одна хрущевская «оттепель», наступившая после мрачных лет сталинских репрессий, чего стоит! Как-то было непривычно, что говорить можно, что хочешь и с кем хочешь, куда хочешь ходи, с кем хочешь встречайся. Мы, офицерская молодежь, относились к этому настороженно, с опаской и оглядкой на наших наставников и отцов-командиров. Но бывало, что и мы попадали в, мягко скажем, нестандартные ситуации. То один наш офицер на первой американской выставке в Сокольниках не удержался и взял без спроса со стенда бутылочку пепси-колы (впервые встретился с этим заморским напитком!), после чего два срока проходил в капитанских погонах. То один ударник боевой и политической подготовки на вечере отдыха вдруг с женой показал (и неплохо!), как на загнивающем Западе танцуют рок-н-ролл. Вывод: не только сам разложился, но и пагубно повлиял на жену, мать двоих детей. Слабо работает парторганизация. Да и я тоже в какой-то момент потерял партийную бдительность (как у Высоцкого: «И я чуть было не попал в лапы Тель-Авива»). Помнится, обратилась ко мне соседка по дому — студентка Алена с просьбой покатать по Москве приехавших погостить двух ее подружек из Франции. Молоды, красивы и не замужем — интригующе уточнила она. О чем речь! Кто же откажется пообщаться с прекрасными молодыми созданиями из Парижа. Пусть даже мне это и запрещено уставами и строгими приказами. Я хоть и был уже женат, но с холостяцким наследием расставался с трудом. Встретились. И тут первое разочарование. По-моему, это были две представительницы хиппующей молодежи: тощие, длинные, нечесаные грязные волосы, в майках, рваных джинсах, стоптанных кедах. И это парижанки! И это ради них я пошел на грубое нарушение морального кодекса строителей коммунизма! Второе разочарование было куда более серьезнее. Прихожу после выходных на работу, рассказываю с долей юмора своим коллегам о своем приобщении к прекрасному. Ну, посмеялись, разошлись и вроде бы забыли. Ан нет! Нашлась добрая душа, которая мой рассказ передала по команде. Вызывает меня начальник: «Ты что ж француженок по Москве возишь (он немножко не так сказал), а мне об этом не докладываешь!» Я — то-се, пятое-десятое, дескать, соседка попросила, жена в курсе, я больше не буду. На этом и разошлись. Только я чуток успокоился, приглашают меня к товарищу майору из нашего особого отдела. Расскажите, пожалуйста, поподробнее: кто? с кем? когда? о чем? И пошло-поехало! Со страху рассказал все и даже, по-моему, то, чего и не было, клялся, что я вообще женоненавистник (интересно, поверил?) и чтоб я еще когда-нибудь… Бедных соседей перепугал до смерти. Жена в слезы: как я останусь с двумя детьми? Я уж и сам всей своей душой возненавидел прекрасную половину населения Франции и собирался, как Сергей Павлович Королев, продолжать свои космические начинания в местах, не столь отдаленных. И так мне стало себя жалко! Шли дни, недели. Иногда просыпался ночью в холодном поту — все, завтра заберут! Когда майора переводили на новое место службы, он пригласил меня на дружескую беседу. Пожурил, напомнил о бдительности, заверил, что делу не дал хода, и настоятельно посоветовал выбирать более надежных слушателей для подобных рассказов. Хороший оказался мужик! И все же его сменщику я все время заглядывал в глаза: знал или не знал о моих контактах с иностранцами? Судя по тому, что я успешно продвигался по службе, не знал.