Прекрасный каратель - Каролайн Пекхам

трахнул ее на коленях перед камином прямо здесь и сейчас.

— Видишь ли, детка, — промурлыкал я, рисуя линию на ее полных губах большим пальцем другой руки, удерживая ее неподвижно за волосы. — Я могу заставить тебя грешить так сильно, что ты не будешь знать, какой путь вверх.

Ее губы приоткрылись, и в ее глазах читалась дерзость, отчего мой пульс участился. Она хотела знать, на что это похоже, хотела чувствовать, как каждый мой дюйм берет в заложники все ее тело. Я знал это. Она это знала. Все, что ей нужно было сделать, это произнести слово «вызов», и я бы сорвался.

— Иди на хуй, — прошипела она и в ее взгляде горел огонь.

— О, ты будешь на нем, — промурлыкал я.

Прежде чем она успела ответить, наверху раздался глухой стук. Я мысленно выругался, отпустив ее, и откинулся на спинку стула, как будто ничего не произошло.

Но когда взгляд Слоан скользнул к моему твёрдому члену в спортивных штанах, мы оба поняли, что отрицать это нельзя.

Она прикусила ту полную губу, о которой я мечтал, и я смотрел, как поднимаются и опускаются ее идеальные сиськи в огромном свитере, когда она почти задыхалась для меня.

— Давай, Золушка, — прорычал я, вставая на ноги. — Пора возвращаться в подвал.

Слоан взглянула на потолок, когда сверху донесся еще один глухой удар, и, судя по страху, в ее взгляде, я был уверен, что она рада уйти от Гвидо.

Она прошла вперед меня к двери в подвал, а я остановился в коридоре, схватил мамину шубу с крючка, где Слоан оставила ее после нашей поездки в город, и протянул ей.

— Спасибо, — выдохнула Слоан, принимая ее, и скользя взглядом по мне, как будто она не могла понять, что думать. Это был второй раз, когда она благодарила меня сегодня утром. Она уже влюблялась в меня, даже если еще не призналась в этом себе.

Слоан заколебалась у лестницы в подвал, ее дыхание участилось.

Я подошел к ней вплотную, моя грудь прижалась к ее спине, когда я наклонился вперед, чтобы включить свет, и ее задница уперлась в твёрдую выпуклость у меня в штанах. Она должна была немедленно отойти, но она откинулась назад, прижавшись ко мне так, что у меня заболели яйца, и повернула голову, чтобы заговорить со мной.

— Гвидо останется здесь надолго? — выдохнула она, смотря на меня своими широко распахнутыми глазами и пробуждая во мне желание выебать из нее всю невинность.

— Надеюсь, что нет, — ответил я. Вчера вечером папа намеренно не раскрыл их планы, так что я не совсем понимал, что происходит.

— Пока ты ждешь их ухода, ты можешь подумать обо всех грязных вещах, которые ты захочешь сделать со мной, когда снова будешь спать в моей постели.

— Ты хочешь, Рокко, — глухо сказала она, прижимаясь ко мне своей попкой в последний раз, прежде чем уйти вниз по лестнице. Как будто она не хочет, чтобы я трахнул ее, так же сильно, как хочу этого я.

Я смотрел, как она уходит от меня, и прорычал свое разочарование достаточно громко, чтобы она услышала, прежде чем закрыть дверь с резким щелчком.

Я запер подвал и еще раз проверил, прежде чем повернуться и пойти обратно в гостиную. Через мгновение появился Фрэнки, зевающий и без рубашки, и я оставил его присматривать за дверью Слоан, а сам пошёл принимать холодный душ. Или, возможно, дрочить. Может быть, даже оба варианта. Потому что, если я вскоре не окажусь на глубине девяти дюймов в Слоан Калабрези, это разочарование съест меня заживо.

***

— Николи Витоли, не понял твоё предупреждение, — небрежно сказал папа, заканчивая свой обед.

Мы привели Слоан, чтобы она приготовила для нас, и мой желудок радостно запел, когда я наполнил его лучшими спагетти, которые когда-либо ел.

Она снова оказалась в подвале, когда закончила убирать за собой кухню. Ее собственный обед состоял из двух ломтиков хлеба с маслом и банана, который был на очереди — благодаря вкладу тети Клариссы. Я был мудаком, который дал ей собачий корм на обед в ее первую ночь здесь, но я все еще считал, что не нужно заставлять ее готовить для нас и не позволять ей есть это. Не то, чтобы я высказал это мнение.

Гвидо сел в конце стола. Мать вправила ему сломанный нос, но два сверкающих черных фингала вокруг глаз, были явным свидетельством того, что между нами Ромеро вышел на первое место.

Я согнул пальцы, наслаждаясь болью в разбитых суставах, и вспоминая, как бил ими его плоть.

— В принципе Калабрези придется заплатить цену, которую ты обещал, — сказал папа.

— Ты хочешь, чтобы я наказал ее сейчас? — предложил я, размышляя о тех извращениях, которым могу подвергнуть ее в качестве платы за проступки ее жениха. Я хочу увидеть, как ее сердце разобьется, когда она поймет, что причиной этого стали его поиски. Я хочу увидеть, как рухнет ее вера в него, когда она узнает, что с ней сделали в качестве платы за его преступления.

— Еще нет, — сказал папа с жестокой улыбкой. — Я думаю, мы устроим ловушку для подражателя Калабрези. Николи Витоли должен увидеть, что бывает, когда он совершает налеты на собственность Ромеро и находит владельцев дома.

Я вскочил на ноги вместе с братьями по обе стороны от меня.

— Мы уезжаем? — с энтузиазмом спросил Энцо, и я не мог не рассмеяться.

— Я предполагал, что ты останешься здесь, Рокко, — сказал папа, тоже вставая. — Или ты предпочитаешь, чтобы Гвидо остался присматривать за твоей пленницей?

Гвидо практически эякулировал в штаны при этом предложении, и, клянусь, слюна даже потекла по его подбородку.

Я зарычал на него, оскалив зубы, чтобы напомнить ему о звере, который скрывался под моей плотью, и о том, кому принадлежит Слоан.

— Этот ублюдок не останется здесь с ней, — прорычал я.

— Ну, если кто-то из твоих братьев не захочет добровольно взять эту роль, тогда, думаю, это будешь ты, — сказал папа, пожав плечами.

— Или мы просто покончим с этим, чтобы не утруждать себя содержанием этой негодяйки, и убьем ее сейчас же. Это будет громким и ясным сигналом, — предложила тетя Кларисса, убирая с рукава пушинку.

Мой кулак сжался так сильно, что кожа на костяшках пальцев снова разошлась, и я открыл рот, чтобы откусить ей чертову голову, но Фрэнки опередил меня.

— Подумай об этом, Рокко, — сказал он, хлопнув меня по плечу, что было не только предупреждением, но и знаком солидарности. — Ты можешь остаться