Через реку - Джон Голсуорси

– Да. Мне кажется, вы решили бы, что он нарушил "правила игры".

Динни не сумела скрыть лёгкой иронии в голосе.

– А разве это не так? – спросил он.

– По-моему, нет. Он горячо любит Клер и всё же сумел держать себя в руках. А что касается любви, то от неё никто не застрахован.

При этих словах воспоминания опять нахлынули на неё, и она потупилась, чтобы не видеть этого бесстрастного лица и насмешливо изогнутых губ. Затем, повинуясь внезапному наитию, объявила:

– Мой зять потребовал денежного возмещения ущерба.

– Вот как? – удивился Джек Масхем. – Я не знал, что так делается и в наши дни.

– Он требует две тысячи, а у Тони Крума ничего нет. Он заявляет, что ему всё равно, но если они проиграют, он разорён.

Затем наступило молчание. Джек Масхем опять отошёл к окну, сел на подоконник и спросил:

– Что же я могу сделать?

– Не отказывать ему от места – вот и все.

– Муж на Цейлоне, а жена здесь. Знаете, это…

Динни поднялась, шагнула к нему и остановилась:

– Мистер Масхем, вам не кажется, что вы в долгу передо мной? Разве вы забыли, как отняли у меня возлюбленного? Знаете ли вы, что он умер там, куда бежал из-за вас?

– Из-за меня?

– Да. Он отказался от меня из-за вас и того, что вы защищали. А теперь я прошу вас не добивать Тони Крума, как бы ни повернулось дело. До свиданья.

И, прежде чем Масхем успел открыть рот, Динни вышла.

Она почти бежала по направлению к Грин-парку. Всё вышло совсем не так, как она предполагала! Может быть, её вмешательство сыграет роковую роль. Но что поделаешь – слишком уж сильно закипел в ней былой протест против глухой стены внешних форм, против незримых, но беспощадных традиций, о которые разбилась её любовь. Иначе и быть не могло! Весь вид этого долговязого денди, звук его голоса непреодолимо вернули её к прошлому. А, будь что будет! Ей всё-таки легче: горечь, которую она так долго таила в душе, наконец излилась.

На другой день утром она получила записку:

"Райдер-стрит.

Воскресенье.

Дорогая мисс Черрел,

Можете рассчитывать на меня в известном вам деле.

С искренним уважением

Ваш Джек Масхем".

Заручившись этим обещанием" девушка на следующий день уехала в Кондафорд, где нашла атмосферу крайне напряжённой и попыталась хоть немного её разрядить. Родители Динни вели обычный образ жизни, но были явно подавлены и встревожены. Её мать, женщина застенчивая и восприимчивая, вся сжималась при одной мысли о том, что Клер может пасть в мнении света. Её отец, видимо, отдавал себе отчёт, что независимо от исхода дела люди сочтут его дочь существом легкомысленным и лживым. Молодого Крума ещё извинят, но никто не извинит женщину, которая поставила себя в такое положение. К тому же он испытывал гневное и мстительное чувство к Джерри Корвену, решив, насколько будет в его силах, помешать этому субъекту добиться своей цели. Такая чисто мужская позиция казалась Динни несколько смешной, но страдальческая наивность, с которой отец гонялся за миражем, упуская из виду существенное, не могла не вызывать в девушке известного сочувствия. Поколению её отца развод до сих пор казался внешним и видимым проявлением внутреннего и духовного бесчестия. Для неё же самой любовь была только любовью: когда она сменяется отвращением, половая близость теряет всякое оправдание. То, что Клер уступила Джерри Корвену здесь, на своей лондонской квартире, шокировало Динни гораздо больше, чем бегство сестры от мужа с Цейлона. Те бракоразводные процессы, с которыми она время от времени знакомилась по газетам, отнюдь не укрепляли её веру в то, что браки заключаются на небесах. Но она считалась с переживаниями людей, воспитанных в старых понятиях, и старалась не усугублять растерянность и тревогу родителей. Она избрала другую, более практическую линию. Так или иначе, – по-видимому, иначе, – но дело скоро кончится. А люди в наши дни обращают мало внимания на чужие дела.

– Как! – сардонически возразил генерал. – "Ночь в машине" – броский газетный заголовок. Прочтёшь такой и сразу же начинаешь думать, как ты сам повёл бы себя в подобных обстоятельствах.

– Люди мало что замечают, дорогой. Они все валят в одну кучу – и разводы, и министра внутренних дел, и декана собора святого Павла, и принцессу Елизавету, – немногословно ответила Динни.

Когда ей сказали, что на пасху в Кондафорд приглашён Дорнфорд, она почувствовала смущение.

– Надеюсь, ты не возражаешь, Динни? Мы ведь не знали, успеешь ты вернуться или нет.

– Даже тебе, мама, я не скажу, что мне это очень приятно.

– Но, дорогая, пора уже и тебе снова выйти на поле боя.

Динни прикусила губы и промолчала. Эти слова тем сильнее растревожили её, что в них заключалась доля правды. Они жалили особенно больно потому, что были сказаны её матерью, оказавшейся такой нечуткой, несмотря на всю свою деликатность.

Бой! Да, жизнь – это война. Она сбивает человека с ног, загоняет его в госпиталь, а потом опять возвращает в строй. Её родители больше всего на свете боятся потерять её, но им хочется, чтобы она покинула их, выйдя замуж. И это в тот момент, когда Клер неизбежно ждёт поражение!

Пасха принесла с собой ветер "от умеренного до сильного". В субботу с утренним поездом прибыла Клер, под вечер на машине приехал Дорнфорд. Он поздоровался с Динни так, словно сомневался, рада ли она его приезду.

Он наконец присмотрел себе новое жилище. Дом был расположен на

Кемпден-хилл. Ему страшно хотелось выслушать мнение Клер, и в прошлое воскресенье она потратила целый вечер на осмотр резиденции своего патрона.

– На редкость удачно, Динни, – рассказывала она. – Фасад выходит на юг, есть гараж, конюшня на два стойла, хороший сад, службы, центральное отопление, – словом, все что надо. Он собирается переехать в конце мая. Крыша – старая, черепичная; поэтому я посоветовала ему выкрасить ставни в светло-серый цвет. Дом в самом деле очень удобный и просторный.

– Послушать тебя, так он просто сказочный. Надеюсь, теперь ты будешь ездить на службу туда, а не в Темпл?

– Да. Дорнфорд решил перебраться не то в Пемпкорт, не то в Брик Билдингс, – не помню точно. Знаешь, Динни, я просто удивляюсь; как это его не объявили моим соответчиком. Я вижусь с ним гораздо чаще, чем с Тони.

Больше о «деле» речь не заходила. Оно, вероятно, должно было слушаться одним из первых, сразу после неопротестованных исков, и в Конда форде царило затишье перед бурей.

К этой теме вернулись лишь в воскресенье, после завтрака, когда Дорнфорд спросил:

– Вы будете в суде на слушании дела вашей сестры, Динни?

– Я должна быть.