Пилюля - Артур Жейнов

– То есть, если бы Рита была твоей сестрой, то вы втроем могли бы принять препарат и выжить.

– Это очень странно, – сказал Саня. – Это не логично.

– Если бы решение было простым, мы бы давно его нашли.

Саня опустил трубку, подошел к окну. По перрону, натыкаясь на прохожих и вглядываясь слепнущими глазами в их лица, шел Кубинец.

– Сейчас я его верну, – воскликнул Саня. – Ты езжай. Я найду тебя в аэропорту. Держись у входа.

Рита плакала, опустив голову на руки. На ее коленях лежал конверт. Всхлипывая, она подняла на молодого человека заплаканные глаза.

– У него мать живет в нашем городе, представляешь? Он просил передать ей письмо. А что я ей скажу?

Бездумно Саня взял в руки конверт, вытирая влажные ресницы, прочитал адрес. Поднес письмо к свету и прочел еще раз. От удивления широко раскрыл рот и взглянул на Риту.

– Что еще? – готовая разрыдаться спросила девушка.

– Это мой адрес, – прошептал Саня. – Ты не отдашь это письмо его матери.

– Почему?

– Потому что моя бабушка, Анна Васильевна, умерла.

– Мне жаль, а при чем тут?..

– При том, что наши бабушки, иногда, по совместительству могут оказаться чьими-то матерями.

– Какой ужас! У него никого не осталось.

– Ну как сказать, – чему-то улыбнувшись, произнес Саня, обернулся и, крикнув Рите короткое: «Жди здесь!» – кинулся к выходу.

Спускаясь со ступеней вокзала, Кастро махнул таксисту. Темнокожий парень с красными то ли от бессонницы, то ли от наркотиков глазами и кучей разноцветных косичек, не мешкая, прыгнул за руль и подогнал авто к пассажиру.

Кубинец медлительно сел на заднее сиденье.

– Далеко море? – спросил он, с трудом закрывая за собой дверцу.

– Десять километров, – ответил водитель, разглядывая пассажира в зеркало заднего вида.

– Хочу к морю. Мне нужен пляж, где можно спокойно умереть.

– Может, не стоит с этим торопиться?! Знаю пару мест – убийственные девочки. И есть чем заправиться – травка, кокс, можно и посерьезней чем отравиться.

– Смотрю, ты и сам любитель. Давно подсел? – раздражаясь, спросил Кастро и тут же внутренне упрекнул самого себя: «Нет, нет, не правильно. К единению с вечным, к покою в душе этим путем мне не добраться. Обыкновенный слабый человек – что он мне сделал?»

– Пока есть здоровье, надо брать от жизни все, – подмигивая, сказал водитель.

Мимика таксиста, неприятный запах его немытого тела, блестящие булавки в носу не нравились Кастро, но ему не хотелось тратить последний час своей жизни на подсознательное поощрение навязанных обществом стереотипов о гигиене, жизни без наркотиков и искусственных прыщей, так называемого пирсинга. Хотелось мира. Он чувствовал: надо многое понять.

Надо научиться принимать мир таким, каков он есть. Может, не полюбить, но хотя бы смириться со всем, что отличает его от других. Надо пустить добро в сердце. Он решил: теперь будет говорить людям только приятное.

– А ты мировой парень, – сказал таксисту, надеясь обмануть нарастающую боль умиротворенной улыбкой.

Внезапно дверца открылась, в кабину заглянуло добродушное, но взволнованное Санино лицо.

– Я же тебе сказал, подожди! Выползай отсюда. Давай, я помогу вылезти.

– Теперь этот прицепился, – прошептал Кубинец. – Прощай, Саня. Уходи, дай покоя.

– Глотай свою пилюлю. Сегодня у вас второй день рождения, мистер Грин, Кастро, или можно как-нибудь еще? Может, дядя Миша? А? Сегодня ты не умрешь. Павел Игоревич объявил тебе амнистию. У нас схожий генотип. Пляши! Ну, давай, доставай! Где она!

– Ты это серьезно?

– Абсолютно! Так что радуйся, мой блудный старичок! Ну?! У тебя осталось полчаса, не больше.

В глазах Кубинца на мгновенье заискрилась надежда, но тут же погасла.

– У меня нет пилюли, – растерянно произнес он. – Я ее выбросил. Она там, где-то в коридоре… в нашем вагоне. Чего уставился на меня? Не стой как вкопанный! В вагоне, говорю, на полу где-то…Обморок ты колумбийский! Беги, тащи ее сюда! Живо! – прохрипел требовательно.

Выругавшись, Саня помчался к поезду.

– Зачем?! Зачем ты ее выбросил?! – кричал он, оглядываясь на Кубинца.

– Ты еще здесь?! Туда и обратно! Шевели задницей! Черепаха ты безногая!

Когда молодой человек скрылся, Кастро откинулся на сиденье и облегченно выдохнул.

– Кажется, будем жить, – сказал он, задумавшись, потом вдохнул носом воздух и поморщился.

– Так что, чувачек, едем, нет? – оглядываясь, спросил таксист.

– Помойся, придурок, – наклоняясь вперед, сказал пассажир. – Пугало обдолбанное! Кончай нюхать всякую дрянь, сними это дерьмо с лица, натягивай галстук, поступай в Кембридж и покупай замок у моря, как все нормальные люди.

Несколько минут Саня и Рита безрезультатно рыскали по вагону. Кубинец устал ждать и вернулся к ним. Искать не помогал. Стоял у окна и, опираясь в него лбом, не моргая смотрел на улицу.

Девушка и парень ползали на коленях под раздвижными столиками, отодвигали сумки и чемоданы, поднимали пассажиров и искали под сиденьями. Над головой, с полки на полку, нагоняя суету, металась крикливая Чика. Все темные пыльные закутки обшарили по нескольку раз, пилюли нигде не было. Саня засунул руку под батарею. Его пальцы встретились с пальцами Риты. Несколько секунд они смотрели друг на друга, но, почувствовав неловкость, не сговариваясь, одновременно отвели взгляд.

– Кто-то ее забрал, – сказала она. – Мы все обыскали.

– Может, где-то там, на верхних багажных отделах? – предположил Саня.

Рита пробежала взглядом по верхним полкам. Над головой промелькнуло розовое платьице. Чика пронеслась по вагону и повисла на клетке с попугаями.

Встревоженная птица клюнула ее в живот, и из маленьких лапок обезьянки выскользнула красная, блестящая, как драгоценный камень, пилюля.

– Смотри! – обрадовано крикнула девушка.

Саня рванул за упавшей пилюлей, но запнулся и грохнулся на сетку с луком. Падая, ухватился за один из сваленных на верхней полке мешков, и на голову молодому человеку обрушился их целый десяток.

Рита усмехнулась. Выбираясь из завала, Саня сердито взглянул в ее сторону.

А обезьянка не собиралась расставаться со своим сокровищем и, схватив пилюлю, помчалась в дальний конец коридора.

Саня, чтоб не спугнуть, подкрадывался к ней медленно и, оказавшись в метре от воришки, поманил ее пальцем.