Картье. Неизвестная история семьи, создавшей империю роскоши - Франческа Картье Брикелл

понимала, почему бы им не сделать это вместе. Она предложила присоединиться к Жаку в Арозе и родить ребенка там. Здесь безопаснее, чем во Франции, рассуждала она, а ей невыносимо находиться в разлуке со своим «Мсье дорогушей». Жак согласился. Братья, опасавшиеся, что визит Нелли помешает его выздоровлению, были против.

Луи, в свойственной ему сдержанной и интеллигентной манере, писал Нелли и Жаку, используя разные тактики, чтобы попытаться отговорить каждого из них от выполнения «плана Арозы». «Я рад, что ты поправляешься, – писал он из Бордо, – но не проси Нелли приехать в Швейцарию… Для нее было бы гораздо лучше остаться в Ульгейте, откуда она могла бы сбежать, если понадобится… Я знаю, как тяжело быть разлученным с семьей, но не искушай судьбу: Нелли в безопасности лишь там, где она сейчас».

Луи взывал к здравому смыслу Нелли, говоря, что если бы она действительно любила мужа, то дала бы ему спокойно выздороветь: «Я постоянно общаюсь с Жаком… ему лучше, но он еще далек от исцеления. Не забывайте, что хотя он и благороден, его положение необычно, поэтому мы просим его не играть с Богом. Я знаю тебя, Нелли, ты умна и уравновешенна; ты поймешь, как серьезно нужно относиться к здоровью Жака и к вашей безопасности».

В конце концов Нелли вызвали на семейный совет с Альфредом и Луи в Париже, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Она стояла на своем и в конце концов получила их благословение на поездку к Жаку, при одном условии. Семья боялась, что сплетники, услышав о том, что Жак проводит время в Швейцарии с женой, могут подумать, что он уклоняется от участия в военных действиях. Поэтому он должен получить официальное письменное подтверждение очевидного: «что ты не в состоянии вернуться в армию и не был в состоянии путешествовать во время мобилизации». Выполнив это условие, Луи помог Нелли организовать поездку через охваченную войной Францию в Швейцарию. Жак забронировал ей номер в отеле «Александра» в Арозе; именно здесь, в начале марта 1915 года, всего через несколько недель после приезда, она родила их второго ребенка, Алису. «Все еще жду внука, уже 15 лет!» – разочарованно телеграфировал Альфред.

В бой

Жак недолго наслаждался новорожденной дочерью и близостью семьи. Достаточно окрепший, чтобы выписаться из клиники, он телеграфировал командиру, что скоро сможет присоединиться к полку в Эльзасе.

Было решено, что Нелли и дети отправятся в прибрежную деревушку Сен-Жан-де-Люз на юго-западе Франции, где, надеялся Жак, качество жизни во время войны будет лучше, чем в больших городах. Когда супруги снова расстались, Эльма сочувственно написала Нелли: «За это [чувство долга] я люблю его еще больше, но сочувствую тебе, Нелли, из-за твоего одиночества; жаль, что не могу быть рядом, чтобы обнять тебя и выразить сочувствие».

Как оказалось, время Жака на фронте было недолгим. Всего через несколько дней после того, как он занял место в окопах под Верденом в марте 1915 года, его полк подвергся ужасной атаке: горчичный газ сопровождался разрывом вражеских снарядов. Жак был одним из выживших, но его и без того слабые легкие с трудом справлялись, и он не мог продолжать сражаться. Его отправили в армейский госпиталь в Люсоне, где врач опасался возобновления туберкулеза и приказал ему отдыхать. Пройдет целых три месяца, прежде чем он будет признан достаточно здоровым, чтобы вернуться в полк.

Прикованный к больничной койке во второй раз за время войны, Жак вкладывал в работу те немногие силы, что оставались. Он писал тем, кто отвечал за филиалы на Нью-Бонд-стрит и Пятой авеню, спрашивая о новостях. «Дела идут очень плохо, – последовал ответ от продавца из-за Атлантики. – В Нью-Йорке все жалуются. Люди приходят только ради ремонта украшений». Многие письма, которые он получал, были от Пьера, который неоднократно подчеркивал, как сильно он нуждался в помощи младшего брата после войны: «У меня нет никаких секретов от тебя – ты знаешь, как работает парижский дом, американский должен быть продолжением. Развитие Cartier в Америке будет твоей работой, ты понимаешь огромную важность завоевания этой страны. Это вопрос жизни и смерти для нас».

Из Лондона Артур Фрейзер сообщил ему о делах в Мейфэре: «После объявления войны все пошло наперекосяк, но теперь – гладко». В результате мобилизации Cartier на Нью-Бонд-стрит потерял много людей, оказавшихся как во французской, так и в английской армиях, и продажи ювелирных изделий были бы в полном застое, «если бы не американцы, застрявшие в Лондоне в ожидании отправки домой». С тех пор многие уехали, и дела шли неважно. Клиенты почти ничего не покупали, те, кто покупал до войны в рассрочку, еще не расплатились. Нэнси Астор, известная своими «сокровищами Али-Бабы», попросила Cartier вставить исторический 55,23-каратный бриллиант «Санси» в тиару всего за год до начала войны. Это был крупный и престижный заказ (шестьдесят пять лет спустя бриллиант «Санси» был продан Лувру за миллион долларов), но далеко не единственный. «Когда она была разодета в пух и прах для какого-нибудь торжества, – вспоминала горничная, – то поворачивалась ко мне и спрашивала: «Как я выгляжу, Роза?» – Быстрый, как вспышка, ответ пришел ко мне: «Cartier, миледи!» И все же, к сожалению, как объяснил Фрейзер Жаку, банк не пожелал обналичить последний крупный чек миссис Астор в условиях экономической неопределенности. Жак предложил отправить чек в Америку в надежде, что там он будет оплачен.

Иногда Жак писал клиентам напрямую. Марго Асквит, жена премьер-министра, была одной из немногих, кто ответил: «Спасибо за вашу любезную телеграмму. К сожалению, один из моих сыновей нездоров, и я живу в постоянном страхе, что другого убьют во Фландрии. Вы должны подумать о каком-нибудь красивом простом ордене или медали в память об этой ужасной войне, которые мужчины и женщины могли бы носить на цепочках для часов». Она закончила это письмо постскриптумом: «Я благодарна Вам за корректировку моего счета. Мне очень тяжело, и это помогло».

До того, как в 1908 году премьер-министром стал Г. Х. Асквит, его семья жила в огромном доме на Кавендиш-сквер, где было четырнадцать слуг. В течение следующих двух десятилетий, вовсе не из-за Марго и ее трат, их финансовое положение ухудшилось настолько, что она была вынуждена заложить свой жемчуг. Позже все наладится, но она никогда не забудет доброту, которую Жак проявил к ней в трудные времена; с годами они станут близкими друзьями.

К июню 1915 года Жак достаточно оправился, чтобы выйти из больничной палаты и осмотреть город: «Ты взволновал Эльму длинным письмом о вашей жизни в Люсоне, мы любим слушать об этом», – писал Пьер. В следующем месяце он получил «чистую» справку о состоянии здоровья, которую так долго ждал, и вернулся в полк. Драгуны, все еще находившиеся в Эльзасе на Западном фронте, были ответственны за опасную работу по захвату траншей Бернхаупта и сопротивлению атакам противника на