Охотник - Л. Дж. Шэн

class="p1">– Уроки пилотирования, – робко предложила Эшлинг, прикрыв рот стаканчиком с кофе.

Мы начали замечать бунтарскую жилку в нашей маленькой подруге-миллионерше. Оттого мне все больше нравилось проводить время в ее компании. К тому же в ее присутствии было довольно просто следовать моему решению не рассказывать подругам о том, как Хантер Фитцпатрик трапезничал мной, как на фуршете. В конце концов, Эшлинг была его ближайшей родственницей, а потому мое признание в том, что мы с ним дважды обжимались, стало бы:

1. Непоправимо мерзким для нашей дружбы.

2. Опасным.

А вдруг Эшлинг решит рассказать своим родителям? Или другому своему брату, Киллиану? На самом деле ей даже не нужно говорить об этом семье, чтобы разразилась катастрофа. Если кто-то случайно узнает о том, что мы с Хантером лизали друг другу гланды, то Эшлинг, будучи во все посвящена, примет на себя удар за то, что не рассказала семье. Ситуация была безвыходной.

– Сейлор надо сделать стрижку. – Эммабелль подчеркнула свою мысль, изобразив пальцами ножницы.

Я категорично замотала головой.

– И кератиновое выпрямление! – воскликнула Эшлинг, округлив глаза. – Короткий прямой боб с косой челкой придал бы ей такой эмма-стоуновский вид.

С каких пор Эмма Стоун[46] стала прилагательным?

– Тогда она сможет завладеть сердцем Хантера и заставить его прозреть. – Перси хлопнула в ладоши, мечтательно глядя вдаль.

Мне хотелось покалечить их всех молотом Тора. Ради этого я была готова даже нарушить правило не поднимать тяжести.

Я глянула на Эшлинг, чтобы понять, есть ли у нее какие-то соображения по поводу замечания Перси. Хантер вообще говорил обо мне со своей семьей? Но выражение ее лица было безмятежным, как пятачок свежевыпавшего снега.

Я вообще вне его поля зрения, когда не нахожусь прямо перед ним.

– Похоже, эта затея требует очень много времени, – заметила я, потирая шею. – К тому же мне совершенно не хочется завладевать сердцем Хантера или любым другим его органом.

– Я должна тебе подарок на день рождения. – Перси хлопнула снова и указала на меня, будто говоря: «Джекпот».

– Ты куда так торопишься? Твой Netflix с пуховым одеялом никуда не денутся. – Эммабелль схватила меня за руку и потащила в салон под названием «Цитрус».

Он был настолько роскошным, что в нем вполне можно было провести свадьбу. Парикмахеры выглядели так, будто их вытащили из серии «Голливудских холмов», они обсуждали любимые коктейли в уморительно вычурной манере.

Но прежде чем я успела сказать Белль, что у меня есть более насущные вопросы, нежели Netflix (надеюсь, в виде стояка Хантера и других его выдающихся мышц), меня усадили в кресло, потянули за волосы, намазали их густыми смесями, помыли, подстригли, снова помыли, высушили феном, сбрызнули и вытянули вусмерть. Отчасти я даже ожидала, что буду похожа на пуделя на выставке, когда все закончится.

В какой-то момент я была готова поклясться, что меня продержали там в заложниках три дня подряд, но, когда стилист Бренди отпустила меня на волю, мне хотелось плакать от счастья, и не только потому, что эта пытка закончилась.

Увидев свои волосы в зеркале, я была потрясена до глубины души.

Мое лицо обрамляли гладкие, блестящие, безупречно прямые пряди. Теперь у меня была косая челка, которая смягчила линию подбородка. Остальные волосы, словно бархатные нити, ниспадали мне до плеч. Я не могла поверить, что это были те самые жесткие волосы, с которыми я мучилась после мытья.

На обратном пути домой Эммабелль и Эшлинг никак не могли перестать к ним прикасаться. Перси то и дело поворачивалась ко мне и произносила одними губами: «Эмма Стоун» и «Главное, помни, что ты можешь найти кого-то получше Эндрю Гарфилда»[47].

Честно говоря, избавиться от пары килограммов волос было приятно. Свежо. Я не могла припомнить, почему вообще упорно отказывалась делать что-то со своими волосами. Последние десять лет я была так сильно сосредоточена на стрельбе из лука и на том, чтобы доказать окружающим, что мне не нужно быть ни популярной, ни красивой, что впечатление от новой одежды и прически повергло меня в шок.

Все, что я твердила самой себе – что наряжаться мелочно, эгоцентрично и бессмысленно, потому что все мы состаримся и покроемся морщинами, – внезапно стало казаться лицемерной чушью. Ведь пускай я знала, что по-прежнему далека от совершенства, но чувствовала себя… красивой.

Когда мы приехали в пентхаус, Хантера там не оказалось. На часах было всего восемь вечера, а он обычно учился допоздна. И все же я ощутила укол разочарования оттого, что его не было. Это не удар в сердце, как пыталась вразумить себя я. Просто легкий порез, как от бумаги. Поверхностная рана.

Мне не грозило влюбиться.

Свежо предание!

Я заказала столько фо[48] и канх-чуа[49], что ими можно было бы затопить целое судно, а потом стала примерять всю одежду, которую купила. Белль тем временем включала «Секс в большом городе», прыгала на диване в тиаре, которую прихватила в Claire’s, и попивала вино из холодильника (ключ от которого ради соблюдения Хантером трезвости хранился у меня).

Мне было так весело, что я даже не стала возражать, когда подруги включили плейлист журнала Billboard на Spotify.

Я вышагивала из спальни в гостиную в новых красных туфлях на каблуках, которые обошлись мне в десять баксов (выгодная покупка!) и красном мини-платье в тон, встряхивая блестящими волосами, когда входная дверь вдруг распахнулась. В квартиру вошел Хантер с развязанным галстуком и безумно взъерошенными волосами, и на фоне его высокого мускулистого тела мы все стали похожи на детей.

В руках он нес рюкзак с учебы и рабочий портфель.

Я остановилась как вкопанная, а поверхностный порез на моем сердце обернулся тысячей новых.

Порезпорезпорезпорезпорезпорез.

Казалось, он даже не обратил внимания на развернувшуюся перед ним картину, на которой Белль с Эшлинг напивались бесплатным вином, любезно предоставленным его отцом, а Перси делала селфи на фоне города за окном. Он смотрел лишь на меня.

Как только мы встретились взглядами, в окружающем пространстве что-то изменилось, и я задумалась, почувствовали ли это мои подруги – как кислород потрескивал вокруг нас, а пламя обретало форму, силу и жар.

Хантер разомкнул губы, и все присутствующие, кроме Эшлинг, затаили дыхание. В нем было что-то притягательное и чувственное.

– Я хочу воспользоваться нашей сделкой, – прямо сказал он, по-прежнему не обращая на девчонок внимания, будто их вовсе не существовало.

Сделка: «пососаться по-взрослому, с ласками сисек и ерзаньем на члене. О, а еще я заставлю тебя кончить».

Его слова. Не мои. У меня пересохло во рту.

– Как видишь,