Распускающийся можжевельник - Кери Лэйк

чем доктор Фалькенрат, так что у него безусловно, есть власть сделать это.

Игнорируя мой комментарий, он обматывает жгутом мою руку, и мне приходится отвернуться.

— У тебя уже была менструация?

От вопроса к моим щекам приливает тепло, и я ерзаю на сиденье. — Нет.

Острый укол впивается в сгиб моего локтя, вызывая першение в животе, которое грозит новым приступом рвоты. Я сдерживаюсь, так как минуту спустя он вытаскивает иглу, придерживая маленький кусочек марли у прокола.

— Для чего это?

— Обычно мы используем тесты на ХГЧ в качестве онкомаркеров. Высокий уровень ХГЧ у мужчин указывает на наличие рака.

Широко раскрыв глаза, я наблюдаю как он закрепляет пластырь на ватном тампоне, который он заменил на марлю. — Сомневаюсь, что у меня рак.

— У женщин высокий уровень ХГЧ указывает на беременность.

Мой рот отвисает, и я не могу произнести ни слова, наблюдая, как он пульсирует в трубке в настольном аппарате, который перемешивает жидкость.

— Я… я не понимаю, что ты имеешь в виду.

— За столом офицера во время ланча на прошлой неделе я подслушал, как Иван хвастался девушкой. Той, которая казалась… согласной на то, что я считаю некоторыми довольно садистскими формами развлечений.

— Он… обещал. Он сказал, что не будет…

— Истощение. Отсутствие аппетита. Рвота. Он приставляет какой-то предмет к моему виску, и примерно через пятнадцать секунд раздается звуковой сигнал.

— Температуры нет.

— Пожалуйста, ничего не говори. Он накажет тебя. И меня.

— Похоже, ты уже претерпела немалую часть его наказания. До сих пор тебе удавалось избегать подозрений. Но если обнаружится, что ты беременна, я даже не знаю, какими могут быть последствия этого в этом месте.

— Я спрячу это. Я надену рубашку большего размера и буду приходить прямо сюда каждый день после еды.

Он скрещивает руки на груди и поглаживает подбородок.

— Давай просто подождем результатов и начнем с этого.

Я лежу в постели, вглядываясь в кромешную тьму маленькой комнаты. Раскладушка подо мной не помогает от боли в нижней части спины, где ранее вечером расцвела судорога. Все мое тело ослабело, измучено рвотой и недостатком пищи. Я заставила себя съесть бульон за ужином, но запах дрожжей в хлебе вернул все обратно.

Я умру с голоду, если не найду способ уменьшить количество еды.

Новая болезнь охватывает мой желудок с наступлением ночи, приближая час, когда я должна буду появиться в блоке S. Час, которого я боюсь.

Иван обещал, что меня будет ждать замечательный сюрприз, но его сюрпризы не доставляют удовольствия и не приветствуются. Иногда это еда, а в других случаях для него это какая-то новая и извращенная форма развлечения, которая обычно оборачивается для меня болью.

Однако, если я откажу ему он отправится к своему отцу, а я не хочу иметь ничего общего с Эрикссоном-старшим. Тот факт, что я все еще здесь, означает что он еще не сдал меня — возможно, единственный секрет, который ему удалось сохранить.

Глубоко дыша через нос, я поднимаюсь с кровати, движение от которого у меня начинает кружиться голова. Я приоткрываю дверь, чтобы разглядеть, открыты мои глаза или закрыты. Легкость в моей груди сопровождает сужающееся поле зрения, и я наблюдаю, как стены вращаются вокруг меня. Быстрее и быстрее.

Пока пол не врезается мне в позвоночник.

Доктор Ф. сидит через стол от меня, пальцы переплетены, взгляд суровый, как всегда.

— Ты беременна.

Эти два слова давят на меня, как якоря в глубоком бассейне.

— Это подтверждено.

Эта новость только усиливает бурление в моем животе, и ощущение холода проходит по моим венам, разветвляясь в легких.

— Что мне делать?

— У тебя есть два варианта. Первый — прекратить это. Я могу помочь с этим.

Прекратить. Это слово звучит так жестоко, поскольку эхом отдается в моей голове, напоминая мне о пластинке Абеля.

— Убить ребенка? Я не могу… Я качаю головой при мысли о том, что в этом месте умирает еще один ребенок. Возможно, единственный, кого я могу спасти.

— Я не буду.

Со вздохом он отводит от меня взгляд, и впервые с тех пор, как я приехала в это место, доктор Фалькенрат тянется к стеклянной бутылке, стоящей на книжной полке позади него, наливая янтарный ликер в стакан. Я много раз видела виски раньше, но никогда не видела чтобы он его пил. Глядя в стакан, он взбалтывает жидкость.

— Тогда я помогу тебе сбежать.

У меня перехватывает дыхание.

Слова не могут пробиться сквозь сбивающую с толку дымку, которая нависает надо мной, как грозовая туча.

Побег? Что это вообще значит? Спасаются только те, кого бросают в Ярость или отправляют в мусоросжигательные печи. Другой формы спасения нет.

— Как?

Поднося стакан ко рту, он отпивает напиток, и его горло подпрыгивает от глотка.

— Пока не знаю. Я что-нибудь придумаю. Тем временем, все идет как обычно. Никаких подозрений. Ты в состоянии помогать сегодня?

По правде говоря, вероятно нет, но я все равно буду. Я должна продолжать этот фарс, и тот факт что я пропустила встречу с Иваном накануне вечером, выбивает из колеи. Я даже не знаю, какими будут последствия этого.

Мы заканчиваем дела на вторую половину дня и снимаю маску, которую дал мне доктор Фалькенрат, чтобы избавиться от запаха. Он также снабдил меня несколькими крекерами, чтобы унять головокружение.

— Ты достаточно здорова чтобы отвезти тело вниз? Или мне позвать кого-нибудь другого?

Я узнала, что доктору Фалькенрату не нравится самому спускаться в мусоросжигательный завод. Вначале я думала что причина в том, что он считал ниже своего достоинства выполнять такие задания, но по мере того, как я узнала его получше, стало ясно что ему невыносимо видеть все эти тела, подвергнутые жестоким и невыразимым мучениям.

— Я могу это сделать. Сказав что-нибудь другое, я почувствовала бы себя беспомощной и искалеченной, а я ни то, ни другое. К счастью, крекеры предотвратили тошноту и дали достаточно энергии, чтобы функционировать без подавляющей усталости.

Он кивает и направляется к двери, сбрасывая костюм в контейнер рядом с дверью, прежде чем исчезнуть в приемной.

Я накрываю простыней изуродованные останки тела и толкаю кровать к лифтам. Оказавшись внутри, я нажимаю кнопку, ведущую в подвал, уставившись на пятно крови, размазанное по белой хлопчатобумажной простыне. В целях экономии ресурсов они начали утилизировать простыни. Вместо того, чтобы сжигаться вместе с телами, их стирают и стерилизуют, но на них все еще остаются следы смерти.

Двери открываются в ряд кроватей, ожидающих, когда их вкатят в мусоросжигательную печь. Запах горелой плоти накрывает меня завесой тошнотворных испарений, и я прикрываю нос, чтобы удержаться от рвоты. Одной рукой толкая тележку, я ставлю ее в ряд с остальными, и меня тошнит, когда кислый запах достигает моего носа.

Откидывая простыню на тележке перед той, которую я катила, я вижу мужчину чьи глаза белые и затуманены. Его