Так умирают короли - Владимир Гриньков

Я видел, что Мартынов в своем укрытии совсем извелся.

– Ну хорошо, – сказал я. – Что от меня требуется?

– Я знал, что мы договоримся.

Прозорливый тип. Какую-нибудь минуту назад я сам еще ни в чем не был уверен.

– Мне будет нужен ваш паспорт, Евгений, и фотографии для загранпаспорта.

– Это завтра, – предложил я, выгадывая время.

Константин Евгеньевич запротестовал, но я был непреклонен.

– Хорошо, – пошел он на попятный. – Но в первой половине дня, не позже.

Это я пообещал с чистым сердцем.

– Что еще?

– Пока больше ничего, – ответил он. – Я все сделаю за вас. На этой неделе вылетите в Германию.

У меня не было ни малейшего желания отправляться в Германию, но я не стал возражать, потому что видел лицо замершего в ожидании Мартынова. Мое молчание Константин Евгеньевич расценил как согласие. Поднялся из кресла и пожал мне руку. Он был очень скрытным человеком, и зачастую нельзя было понять, что именно он чувствует, но сейчас у него явно упал с души камень. Я, похоже, сильно его выручил, дав согласие.

– Вы говорили о каких-то книгах, – вспомнил я. – Еще тогда, в прошлый раз. С ними я и полечу в Германию?

– Да. Я передам вам их перед вылетом.

– Но чтобы все было законно! – проявил я осторожность.

Он покровительственно потрепал меня по плечу:

– Разрешение на вывоз есть. Я ведь вам говорил.

Я проводил его до двери. Прощаясь, он еще раз пожал мне руку и вышел за порог, постукивая своей роскошной тростью.

Мартынова я обнаружил сидящим в кресле.

– Кто такой? – отрывисто спросил он.

– Знакомый Загорского. Какой-то мафиози.

– Мафиози? – профессионально насторожился Мартынов.

– Если у человека на десяти пальцах рук помещается двадцать увесистых перстней, если он не хочет контактировать с милицией и в довершение всего совершенно непонятно, чем он зарабатывает на роскошную жизнь, то попробуйте подобрать для него другое определение.

Мартынов нервно покусывал губы, раздумывая.

– А что за книги? – вдруг спросил он.

– Какие-то старинные фолианты. Загорский должен был доставить их в Германию, но арест все испортил.

– Интересная история, – пробормотал Мартынов. – А нам он совсем другое рассказывал.

– Загорский?

– Он самый. Нет, про поездку в Германию он нам, конечно, поведал. Но о книгах речь не шла. Он сказал, что едет к приятелю, который несколько лет назад эмигрировал. Мы проверили – есть такой человек. Но что же он о книгах-то промолчал?

– Чем меньше человек скажет, тем меньше к нему вопросов, – выдвинул я версию.

– Нет, здесь другое. Скорее всего – контрабанда.

– Разрешение на вывоз у него есть, – напомнил я.

– А это мы проверим, – сухо засмеялся Мартынов. – Ты не расставайся с этим своим другом. Пусть он тебе документы на выезд готовит. А мы его тем временем прощупаем. Осторожненько так, чтобы ему не щекотно было.

И снова засмеялся.

По неимоверно опухшему лицу Кожемякина можно было заключить, что накануне он поминал усопшего, не щадя собственного здоровья. Он сидел отдельно, в самом углу, и безо всякого выражения во взгляде разглядывал заляпанные кладбищенской грязью ботинки. Кроме него, в самсоновском кабинете присутствовали Демин и Светлана. У нее было очень бледное лицо.

– Чего ждем? – спросил я, потому что повисшее молчание казалось мне невыносимо тяжелым.

– Алекперов попросил подняться к нему в половине десятого, – сказала Светлана.

У нас оставалось еще пятнадцать минут. Я откинулся на спинку стула и принялся рассматривать Кожемякина. Он выглядел подавленным и безвольным. Но у него за плечами было шесть лет тюрьмы: нанесение тяжких телесных повреждений, как сказал Мартынов. Так что внешность бывает обманчива.

– Пора, – объявил Демин.

По тому, с какой неохотой все поднялись, я понял, что правы те, кто предрекает нашей программе естественную смерть. Самсонов был заводилой всему. И глупо думать, что мы – пусть даже все вместе – сможем заменить его. Так, как при нем, уже не будет.

В алекперовский кабинет нас пригласили тотчас, едва мы вошли в приемную. Нас уже ждали. Кроме Алекперова, в кабинете находился еще один человек. Он был невысок и грузен и чем-то неуловимо напоминал Демина, только без усов. Он поздоровался с нами кивком, и в его глазах я увидел настороженность и затаенное напряжение.

– Доброе утро, – сказал нам Алекперов.

Он был в кремовом костюме и имел не то чтобы беззаботный, но вполне беспечальный вид. Я понял, что прошедшие накануне похороны лично для него уже ушли в прошлое. Алекперов подтвердил мою догадку уже в следующую секунду.

– Познакомьтесь, – сказал он. – Горяев Дмитрий Иванович.

«Безусый Демин» кивнул, не снимая с лица маску настороженности.

– Принято решение назначить его руководителем программы.

– Кем принято? – сухо осведомилась Светлана.

Я понял, что у Алекперова будут проблемы. Он и сам, наверное, это понял, но закалка, обретенная им в многочисленных передрягах, позволила ему сохранить внешнее спокойствие.

– Руководством канала, – пояснил он с вежливостью, с которой и следовало обращаться со свежеиспеченной вдовой.

– А разве творческая группа уже не участвует в решении подобных вопросов?

– Только в пределах своей компетенции, – перешел на более привычный для него язык Алекперов.

– Значит, все решено без нас?

Я посмотрел на Демина. Тот сидел, покусывая ус и разглядывая что-то на полированной поверхности стола. Интересно, поставил ли он Светлану в известность, что у программы уже есть хозяин? Мне бы не хотелось, чтобы она услышала это от Алекперова вот прямо сейчас, потому что это будет для нее сильным ударом. Очень сильным.

– Наверное, надо разграничить, какие вопросы решает руководство канала, а какие находятся в компетенции членов съемочной группы, – сказал Алекперов. – Все, что касается организационных и финансовых вопросов, – прерогатива руководства канала. Творческие же вопросы вам решать самим. Мы платим – вы снимаете. Разделение труда. Один из признаков нарождения цивилизации.

– Мы сами будем решать, как нам жить, – с необычной для нее жесткостью сказала Светлана.

Она сейчас была единственным бойцом среди нас. Остальные в силу разных причин предпочли не вмешиваться.

– А о чем, собственно, идет речь? – вдруг озаботился Алекперов. – В чем расхождения? Может быть, если мы определимся в этом, то окажется, что наши позиции не так уж сильно расходятся?