Призрак в лунном свете - Говард Филлипс Лавкрафт

Вряд ли может быть в здравом уме тот, кто, зная то, что знал я об ужасах Грозового Холма, отправился бы сам, в одиночку, на поиски Тайной Напасти. По меньшей мере два его воплощения были уничтожены, что дарило мне слабый луч надежды на то, что, окунувшись в этот кошмар, как в дьявольский Ахерон, я выберусь невредимым; странно, но чем более ужасные события и открытия представали предо мной, тем упорнее становились мои поиски. Когда через два дня после ужасного путешествия по подземелью и столкновения с когтистым чудовищем я узнал, что в тот самый миг, когда его глаза угрожающе поблескивали предо мной, оно же появилось за двадцать миль оттуда, я ощутил величайший в своей жизни приступ страха. Но этот страх был настолько переплетен с удивлением от невероятности всего, что произошло, что был почти приятен. Иногда, бросаясь угрозе навстречу, ты теряешь перед ней всякий трепет — и именно так подействовали на меня кошмары Грозового Холма. Знание о том, что чудовищ как минимум двое, пробудило во мне безумное стремление вгрызться в землю гиблого места и хоть бы и голыми руками добраться до Напасти, что притаилась под напластованиями неплодородных почв.

Как только представилась возможность, я навестил могилу Яна Мартинса и снова напрасно копал ее там, где уже когда-то это делал. Мощный обвал грунта засыпал все следы подземного лаза, а дождь смыл столько земли в яму, что я уже и не мог сказать, насколько глубоко пробился несколько дней назад. Кроме того, я также совершил довольно трудоемкое путешествие на отдаленную заимку, где сожгли несущую смерть тварь, и получил за свои хлопоты небольшое вознаграждение — найдя на пепелище злополучной лачуги останки жертв. Скваттеры уверяли, что той ночью Напасть оборвала лишь одну жизнь, но я им не особо-то верил, ведь костей набиралось на два полноценных скелета — оба человеческих, впрочем. Один из черепов выглядел вполне нормально, а второй, судя по всему, пострадал при обвале хижины — иначе ничем не объяснить было странную его форму. Хотя много кто видел стремительный прыжок чудовища на крышу, никто не мог точно сказать, как оно выглядело; все называли его просто «бесом». Обследовав большое дерево, на котором тварь пряталась, я не нашел никаких характерных отметин. Я пытался найти ее следы в чаще, но на этот раз не смог выдержать вида ни неестественно больших стволов, ни их толстых змеевидных корней, которые болезненно извивались, прежде чем нырнуть назад под землю.

Моим следующим шагом было тщательное обследование заброшенного поселения, где смерть собрала щедрый урожай — и где Артур Монро видел что-то, о чем не успел мне рассказать. Хотя мои предыдущие поиски, которые проводились как можно тщательнее, оказались безрезультатными, сейчас у меня появились новые данные, которые я хотел проверить; сойдя под могилу Яна Мартинса, я убедился, что обитавшее под землей существо было по меньшей мере одним из воплощений Напасти. На сей раз, четырнадцатого ноября, я проводил поиски в основном на тех склонах Конической Горы и Кленового Холма, что выходили на злосчастное селение, — особое внимание обращая на разрыхленную землю на местах свежих оползней.

Я потратил на поиски добрую половину дня, но это не принесло мне ровным счетом ничего нового. Когда над холмами стали сгущаться сумерки, я все еще стоял на Кленовом Холме, прослеживая глазами путь от опустошенного поселка до Грозового Холма. Закат в тот вечер пылал поистине великолепными красками; после взошла луна и залила серебристым светом равнину, высившиеся вдали горные вершины и привычные уже повсеместные земляные бугры. Пейзаж сей — классический пасторальный, умиротворенный, — не пробуждал во мне никаких чувств, кроме ненависти, ибо мне-то было прекрасно известно, что сокрыто за его иллюзорной безмятежностью. Я ненавидел насмешливую луну, лицемерную долину, набухший чирей горы и эти зловещие миниатюрные насыпи — все казалось мне в этом месте недужным, рожденным от слияния враждебных человеку злонамеренных начал.

Оглядывая озаренную луной панораму, я невольно обратил внимание на определенное своеобразие ландшафта, повторение того самого топографического элемента. Не имея основательных знаний по геологии, поначалу я просто заинтересовался странными холмами и насыпями в этом регионе. Я заметил, что их довольно много разбросано вокруг Грозового Холма — и что в долине их меньше, чем у самой вершины, где доисторические ледники, вероятно, встречали меньшее сопротивление своему феноменальному продвижению вниз.

Тогда, в свете низкой луны, среди длинных теней-химер, я внезапно обнаружил, что странные земляные фракции удаляются от Грозового Холма по вполне уловимым траекториям. Холм, вне сомнений, был центром, от которого во все стороны неправильными линиями разбегались ряды взрыхленных бугров. Как будто усадьба Мартинсов распустила тут страшные корни… и при мысли о корнях на меня снизошло новое озарение. С какой стати я считал эти отметины следами оледенения? Чем больше я думал, тем меньше верил себе, и в голове моей роились нелепые, ошеломляющие аналогии, основанные на опыте столкновения со сверхъестественным в теории и на практике — в подземелье под могилой Мартинса. Еще не уразумев все окончательно, я бормотал бессвязно: «Боже мой! Кротовые норы… да это же дьяволов улей… сколько же их там… и тогда, в усадьбе… они сперва забрали Туби, потом Беннетта… подступив с двух сторон».

Я взялся копать ближайший ко мне бугор, с дрожащими руками, но почти что торжествуя, копал, пока не завопил во весь голос, охваченный противоречивыми эмоциями, — наткнувшись на точно такой же ход или лаз, в каком побывал в ночь багровых отсветов.

Помню, как после пустился бежать с лопатой наперевес по облуненным дорожкам и лужайкам, сквозь чахлый лесок, проросший на крутом склоне. Я бежал, с трудом держа в горящей груди дыхание, перепрыгивая ухабы и коряги, — прямо к зловещей усадьбе Мартинсов. Дальше, помнится, я бессистемно перекапывал заросший вереском подвал, тщась вычленить сердцевину подземной заразы. Помню, как дико расхохотался, наткнувшись на подземный ход у основания старой печи, где густо рос бурьян, чьи высокие стебли бросали диковинные тени при свете зажженного огарка, в угоду случаю оказавшегося при мне. Тогда я не знал еще, живет ли кто-то в этих адских подземных сотах, и дожидался грозы, которая пробудила бы их обитателей. Два монстра уже погибли — может, других и нет? Меня подгоняло острое желание разгадать наконец секрет Напасти, которая, ныне я был убежден, выражала себя в чем-то плотском и приземленном.

Мои колебания и размышления о том, стоит ли исследовать проход самостоятельно и немедленно, или попытаться приобщить к этому скваттеров, через некоторое время унял внезапный порыв ветра снаружи; он задул свечу и оставил меня в непроницаемой темноте. Луна больше не просвечивала сквозь вехи и трещины над моей головой, и с чувством обреченности я услыхал зловещую перекличку близкого грома. Смятенный, я отступил в самый дальний угол подвала, не сводя глаз с ужасного отверстия в фундаменте, с жерла, чьи стены облепил фосфоресцирующий грибок. Каждая минута, отмеряемая по вспышкам ярких молний снаружи, пробивающимся даже сквозь сорные заросли вокруг усадьбы, переполняла меня страхом вперемешку с любопытством. Что призовет сюда эта новая буря — и осталось ли еще что-то, что она может призвать?