Сладкая ночка - Екатерина Черкасова

Хамад и Хассан пожали друг другу руки, скрепив договор, и Хамад умчался, подняв клубы пыли и распугав кур.

— Где мы можем переночевать? — поинтересовалась я.

— Я спрошу жену, — любезно согласился Хассан, — можете до утра остановиться у нас. Здесь есть постоялый двор, где ночуют торговцы и покупатели с верблюжьего рынка, но двум одиноким женщинам там делать нечего, уж поверьте.

Я поверила и согласилась. В конце концов кольцо, которое я сняла с пальца, стоило много дороже бака бензина.

На рассвете мы сели в антикварную колымагу Хамада и отправились туда, где я оставила машину.

— Ха! — воскликнул Хамад, открывая бак и заправляя старый джип. — Эта тачка мне вроде знакома! Не ее ли обменял год назад Махмуд, который приводит на рынок верблюдов и коз, на пару верблюдов?

— Не думаю, — коротко ответила я.

— А я думаю и даже знаю, — почему-то радостно заявил Хамад. — Ничего себе, вы ее что, угнали?

Его радость была понятна: мы были нежданным развлечением в этой беспросветной глуши.

— Мы ее купили. Он все равно не умеет ездить, — сказала я.

— Так научили бы!

— Слушай, мы, кажется, договорились! Тебе Хассан заплатил, ты нас заправляешь и даешь карту! А остальное не твое дело! — разозлилась я.

— Ну-ну, детка, — развязно проговорил местный законодатель моды, завинчивая крышку бензобака. — Я ведь могу вернуть тебя мужу, кажется, ты вся в свадебных татуировках! Или в полицию заявить!

— Да-а? — делано изумилась я. — У вас тут есть полиция? Пусти! — Я открыла дверцу и села за руль. — Кира!

Ее не надо было упрашивать.

Я рванула с места, засыпав ноги Хамада песком.

Кира разложила на коленях карту и простонала:

— Ничего не понимаю, тут все по-арабски!

— Дай, — я отобрала у нее карту и развернула ее правильно. — Мы здесь, — я ткнула пальцем в нарисованную чернилами точку, так как городок на карте отсутствовал, — а нужно нам сюда, в Тозер. Это уже Тунис.

— А как же граница? — робко спросила Кира.

— Какая граница? Где ты тут видела границы? Все бродят между селениями, оазисами и рынками, им наплевать, где это, Ливия, Алжир или Тунис!

Почти самодельная карта с прочерченным чернильным пунктиром маршрутом не помогла нам. Я пыталась ориентироваться по солнцу и ехать на север, но какую дорогу можно найти здесь, среди бесконечных однообразных песков? Машина монотонно переваливалась с дюны на дюну, которым не было видно конца. К палящему солнцу мы почти привыкли, вода в пластиковых бутылках, запасенная в городке, почти закипала. Надо отдать должное Кире: она не стонала, не жаловалась и никого не обвиняла. Мы молчали, из-за сухости в горле голос походил на скрип несмазанной телеги, любой произнесенный звук вызывал першение. Кира крутила бесполезную карту и пыталась что-то на ней разглядеть.

В этих местах не было ни следов животных, ни кустарников, только мертвая пыль и почти белый мелкий песок, похожий на пудру…

На очередном подъеме двигатель старенькой машины взвыл, зачихал, джип затрясло, и он заглох. Тяжелая машина стала медленно сползать по сыпучему склону и остановилась. Все мои попытки оживить машину ни к чему не привели. Чертыхаясь на всех известных мне языках, я открыла капот и заглянула под него, впрочем, не надеясь найти поломку. Кира напряженно следила за мной, возможно, несколько преувеличивая мои познания в автослесарном деле. По правде, единственное, что я умею, — это проверить уровень масла, да и то всегда забываю это сделать.

Я с тоской посмотрела на переплетение шлангов и проводов, подергала за них на всякий случай, как делают мои знакомые автомобилисты. Безрезультатно. При повороте ключа машина чихала и замирала.

— Что там? — с тревогой спросила Кира, наблюдая за моими действиями.

— Да кто ж его знает! Думаю, что красавчик Хамад залил нам какой-то дряни или разбавил бензин. С этой поломкой нам не справиться…

Кира сжалась в комочек и так крепко обхватила себя руками, что пальцы побелели. Она тоже понимала, что нам предстоит путь пешком. Я прикинула расстояние: мы ехали примерно девять часов со скоростью 30-40 километров в час. Значит, если я выбрала правильное направление, мы уже близко.

— Кира, надо идти.

— Я не могу, я больше не могу, — подруга подняла голову, и я увидела, что она плачет. — Бесконечные обманы, плен, ямы, козлятники, эта проклятая пустыня!..

Она была на грани истерики.

— Кира, все в порядке, приди в себя! Мы почти у цели! Нельзя раскисать, когда мы так близко! — попыталась я приободрить ее.

— Лиль, ты уверена? — спросила Кира, глядя на меня трогательными и беспомощными глазами олененка.

— Конечно, — твердо сказала я, хотя ни в чем не была уверена.

Мы взяли последнюю пластиковую бутылочку с водой и побрели по дюнам, по щиколотку увязая в рыхлом бархатистом песке.

Небо стремительно темнело, его краски быстро переходили от серо-синих к фиолетовым, но не было никаких признаков близкого жилья. Становилось прохладно. Кира поминутно спрашивала, долго ли еще идти, и брала меня за руку ледяными пальцами. Но что я могла сделать?

— Посмотри, видишь? — внезапно оживилась Кира, вглядываясь в густые сумерки.

Я сощурилась и напрягла зрение, как это делают близорукие люди. Глядя в направлении, куда указывала Кира, я заметила желтую точку.

— Это огонь! — возбужденно закричала Кира. — Это огонь, люди! Побежали!

Сказать, что мы побежали, было бы преувеличением, но мы оживились и двинулись с удвоенной энергией, не теряя из виду разрастающуюся яркую точку.

Это был костер. Подойдя еще ближе, мы разглядели палатку и лежавших верблюдов. У костра сидели люди. Мы остановились. Трое мужчин были освещены красноватым светом костра, нас же видно не было.

— Ну что? — шепотом спросила Кира.

— А разве у нас есть выбор? Вряд ли это бандиты…

У сидящих у костра, во всяком случае, у двоих из них, вид был, надо сказать, довольно бандитский. То есть бандитский по нашим российским меркам. Это означает, что они в отличие от дочерна загорелых, сухих, поджарых бандитов-арабов, сверкающих зубами и кинжалами (так в моем представлении должен выглядеть арабский бандит), были изрядно упитаны и вальяжны. Наряд их поражал эклектичностью. На них были просторные шорты до колен, кроссовки, огромного размера майки и популярные в Салтыковке и примыкающих регионах жилеты с множеством карманов. Довершали наряд арабские клетчатые платки, именуемые в народе арафатками. Третий, безусловно, был арабом в белой галабийе с типичной тунисской внешностью.

Подобравшись еще ближе, мы сумели расслышать их разговор.