В августе жену знать не желаю - Акилле Кампаниле

— Подождем еще полчаса, — сказал он. — Скоро прибывает еще один поезд.

Он взял экипаж и приехал на вокзал, когда пассажиры сходили с поезда: перед ним прошли все, он не пропустил ни одного лица в толпе.

Он подождал, пока в поезде не осталось никого; пока не сошел последний пассажир; и продолжал стоять на пустынном перроне. Потом медленно, понурив голову, отправился восвояси.

— Ну как? — спросил его по возвращении дон Танкреди, который попросил поместить себя на подоконник.

— Ничего, — ответил молодой человек в отчаянии. — Есть еще один товарняк на подходе…

— Да при чем тут товарняк! — зашумел старый распутник. — Найдем другого свидетеля.

Солнечный Луч вышел из кареты и заплатил по счетчику. Но кучер потребовал прибавки.

— Лошадь, — сказал он, — неважно себя чувствует, а ради вас ей пришлось изрядно потрудиться. Видите, сколько пены?

— Ты сумасшедший! — сказал Баттиста.

Кучер слез с облучка и загородил ему дорогу.

— Платите! — закричал он, угрожающе размахивая кнутом.

— Негодяй! — примирительным тоном сказал Баттиста, который чувствовал на себе взгляды Эдельвейс, смотревшей в окно.

— Платите! — повторил кучер тоном, не допускавшим возражений.

И щелкнул кнутом над головой нашего героя. Эдельвейс испугалась.

— Дайте ему пару пощечин! — закричал дон Танкреди Баттисте, который проворно пятился.

Кучер поднял кнут, чтобы ударить. Но в этот момент появился крупный и толстый мужчина, который схватил за руку грубияна-возничего, свирепо на него глядя:

— Стой, — сказал он. — Этот господин со мной.

Он был из тех, с которыми не спорят; жуткий тип. Кучер слегка приподнял шляпу, влез на козлы, натянул поводья и тронулся мелкой рысью.

— Отлично! — сказал дон Танкреди, в то время как присутствовавшие хлопали в ладоши.

— Сердце юноши в теле атлета! — пробормотал Баттиста, бледный от волнения. Он поблагодарил и собирался войти в гостиницу. Но здоровяк его остановил.

— Как, — сказал он, — вы уходите просто так?

— А как же мне еще уходить? — воскликнул Баттиста.

— Не знаю, — ответил тот.

И уставил в далекое море задумчивый и мечтательный взгляд.

Баттиста снова попытался пройти в гостиницу. Тогда здоровяк вышел из своей задумчивости и сказал:

— Я же вас защитил.

— И что?

— С вас десять лир.

— Я думал, — сказал Баттиста, — что вы это сделали из благородных побуждений. Как бы то ни было, вот…

Он достал кошелек. Но, посмотрев внимательнее на незнакомца, не смог удержаться от изумленного восклицания:

— Джеппи! — закричал он.

— О, — сказал здоровяк, явно растроганный, — это вы?

Он отказался от десяти лир и снял фуражку. То был Громила Джеппи или Похититель Спасательных Поясов, бывший горный разбойник.

— Я многим вам обязан, — сказал он. — Помните, однажды ночью, посреди леса, в котором я разбойничал, вы призвали меня бросить гнусную жизнь и заняться трудом?

— Еще как помню! — пробормотал Баттиста.

— Так вот, — продолжал тот, — я последовал вашему совету. Тружусь.

— И как, доволен? — спросил Баттиста. — Хорошо зарабатываешь?

— По правде сказать, — ответил бывший разбойник, — прежде зарабатывал больше. Зато теперь я честный гражданин и примерный отец семейства. А это очень и очень утешает!

— Молодец! — закричал с подоконника дон Танкреди. — Жаль, что я не могу похлопать вас по плечу.

— Очень рад за тебя, — сказал Баттиста. — Это делает тебе честь.

Как и бывший бандит, он был поневоле растроган. Он с приязнью посмотрел на здоровяка и спросил:

— А что у тебя за работа?

Джеппи гордо поднял голову.

— Да вы же видели, — сказал он. — Я защищаю пассажиров от завышенных запросов кучеров. Каждый акт защиты стоит десять лир, из которых пять причитаются мне.

— А остальные пять? — спросил дон Танкреди.

— Остальные пять идут кучеру, с которым у меня договор, — объяснил раскаявшийся бандит.

Баттиста был несколько удивлен, что Джеппи выбрал для своего исправления такую странную профессию. Он спросил:

— Ну а если пассажир, вместо того чтобы испугаться, надает кучеру пинков, что я и собирался сделать?

Здоровяк не стал разоблачать ложь молодого человека.

— В этом случае, — сказал он, — я защищаю кучера и зарабатываю одну лиру. Но так не бывает почти никогда. Например, вчера вечером вышла стычка с одной любовной парочкой, которая каталась в свое удовольствие.

— Интересно, интересно! — закричал с подоконника дон Танкреди, падкий до пикантных историй.

— Похоже, — сказал Джеппи, — та парочка вела себя несколько вызывающе, так что кучер в какой-то момент потребовал прибавки, угрожая репрессиями и кнутом. Но тут вмешался я и, как следует защитив…

— Ты заработал десять лир, — сказал дон Танкреди.

— Нет, — сказал бандит. — Этот негодяй, любовник, попользовавшись моей защитой, смылся. Но попадись он мне опять, я его сотру в порошок.

Он попрощался и ушел.

Гверрандо проснулся поздно, проведя свою последнюю холостяцкую ночь. Он быстро оделся и вышел из номера. Увидев его во фраке и цилиндре, швейцар гостиницы спросил:

— И куда это молодой синьор направляется?

— На свадьбу.

— Это всегда такая скука.

— А особенно если учесть, что жених — это я.

Когда подошел жених, составился кортеж. Во главе его шла Эдельвейс в белом платье.

— Как же так? — спрашивал кто-то. — Невеста одна?

А другой говорил:

— Смотрите, смотрите! У невесты на рукаве платья пятнышко.

Этим пятнышком был дон Танкреди.

— Что доктор Фалькуччо? — в последний раз спросил Солнечный Луч, совсем потеряв надежду.

— Никаких известий, — ответил дон Танкреди.

Кортеж тронулся.

Карета, запряженная четверкой лошадей, увешанных бубенцами, украшенных флажками и покрытых красными попонами, остановилась у городских ворот, среди шумной толпы простонародья. Лысый старик с белоснежной бородой встал с облучка, разложил вокруг себя флаконы, бутылочки, плитки шоколада и пестрые коврики и затрубил в горн. Когда он увидел, что вокруг экипажа собралась большая толпа, он достал прекрасную золотую авторучку и показал ее изумленному народу.

— Ваши превосходительства, дамы и господа, — сказал он, — офицеры, унтер-офицеры и солдаты, простые военнослужащие, моряки и летчики, уважаемая публика и славный гарнизон! Конечно же, у всех вас есть писчее перо, но кто из вас хоть раз не мечтал когда-нибудь обладать одной из этих прекрасных авторучек, которые позволяют превращать мысль в орфографические знаки, не нуждаясь в том, чтобы макать перо в чернила? Так вот, господа, посмотрите на эту ручку: она самой лучшей марки, пишет изумительно, не сажает клякс, расходует мало чернил, не царапает бумагу. У этой ручки гарантия на десять лет. Вот эта ручка, которую вы сейчас видите, — она из Парижа. Если вы зайдете в любой магазин, у вас за такую попросят минимум триста лир. Так вот, господа, я ее вам не продам за триста лир. Не продам я ее вам и за двести лир, и даже за сто. Эта ручка, господа, продается на вес золота. Но я не какой-нибудь спекулянт и не из тех мошенников, которые окручивают простаков своей болтовней. Эту ручку я вам не продам за семьдесят пять лир, ни за пятьдесят, ни за сорок, ни за тридцать, и даже ни за жалкую сумму в двадцать лир.