Великий Север. Хроники Паэтты. Книга VII - Александр Николаевич Федоров

особого труда сумел убедить себя в том, что со стороны отца ему ничто не угрожает.

Надо сказать, что Линд, несмотря на его обещания регулярно писать родителям, до сих пор отослал им ровно одно письмо, в котором он сообщал свой адрес, а также ставил отца в известность о службе в городской страже. Линд попытался составить письмо так, чтобы оно не выглядело попыткой оправдаться. Он выдержал текст в максимально сухом деловом тоне, подобающем взрослому мужчине, живущему своей собственной жизнью. Пожалуй, такой тон мог задеть нежные материнские чувства, но ничего не поделаешь! Нужно было сразу дать понять, что отныне родители не станут манипулировать им и указывать, что ему делать.

Ответа до сих пор не было, что было неудивительно, поскольку путь был неблизкий, а Линд не мог позволить себе отправить письмо с курьером, чтобы как-то ускорить его доставку. Пришлось полагаться на имперскую почту, которая никогда не славилась излишней расторопностью. Впрочем, он довольно быстро позабыл и думать об отправленном письме, вовлечённый в водоворот своей новой жизни.

Откровенно говоря, нечасто он вспоминал и своих былых друзей — Брума и Динди. После того памятного разговора они с Брумом ни разу не общались, и горечь сказанных приятелем слов существенно омрачила воспоминания. Вспоминая своего товарища, Линд чувствовал скорее досаду, чем ностальгию, скорее неприязнь, нежели грусть. Своими угрозами Брум нанёс оскорбление самолюбию Линда, который хоть и был младше, но привык считать себя птицей более высокого полёта в сравнении с парочкой Хэддасов. И это сильно уязвило его в своё время, так что и сейчас он вспоминал об этом с неприятным чувством.

По большому счёту, Брум и Линд были друзьями поневоле. Они сошлись не потому, что между ними было много общего, или они очень уж симпатизировали друг другу. Просто поблизости больше не было никого, с кем можно было бы играть и общаться. Будь они городскими мальчишками — Линд готов был биться об заклад, что они никогда не стали бы друзьями.

Поэтому он нисколько не сожалел о своей потере. Теперь у него был Логанд — человек, к которому он испытывал действительно дружеские чувства. Да, в этой паре он был уже скорее Брумом, но на данный момент его устраивало и это. Так что неуклюжего толстяка с северного побережья он позабыл без зазрения совести.

Немного иначе дело обстояло с его полоумной сестрой. Разумеется, Динди осталась для Линда более приятным воспоминанием. Он, естественно, был далёк от того, чтобы испытывать даже некое подобие влюблённости, но всё же иной раз он позволял себе предаться воспоминаниям о моменте их близости. Странное дело — чем больше времени проходило, тем более яркими становились эти воспоминания. Тогда, поначалу, всё было для него как в тумане, теперь же этот туман словно понемногу рассеивался.

Да, Динди была для него весьма приятным воспоминанием, хотя вспоминал он из всей их совместной жизни лишь один недолгий момент. И именно по этому моменту он, пожалуй, скучал, но никак не по самой девушке. Более того, он понимал, что вскоре это воспоминание потускнеет, вытесненное новыми весёлыми приключениями юности — в Кидуе, как и говорил отец, было полным-полно смазливых и абсолютно доступных девиц.

Совсем изредка Линд задумывался о том, не забеременела ли Динди. Точнее не так — он изо всех сил гнал от себя эти мысли, но они всё же посещали его иногда. Он отмахивался от них, говоря себе, что всё равно уже ничего не может изменить, и что, в сущности, нет никакой разницы — понесла ли Динди, если он здесь, а она — там. И всё же хотелось надеяться, что всё обошлось.

Наверное, отец сообщит ему об этом в письме. Сам он, отправляя послание родителям, ни полусловом не упомянул о произошедшем, и даже не поинтересовался о своих прежних друзьях. Он просто перечеркнул всё, что было прежде. Впереди его ждала новая жизнь — куда более интересная и полная. А прошлое пусть навсегда останется в прошлом!

Глава 19. Призраки

Кидуанцы называли пришедшую зиму холодной и снежной, несмотря на то что сугробы едва покрывали лодыжки, а похолодания то и дело сменялись слякотью. Линд, привыкший совсем к иным зимам, с лёгким недоумением глядел на кутающихся в меха горожан, тогда как сам он продолжал ходить в обычной гвардейской утеплённой форме.

Впрочем, зима действительно прибавила хлопот городу. Дороги взбугрились колдобинами застывшего льда, а в моменты оттепелей покрывались ещё и множествами мелких лужиц и ручейков, так что ночные дозоры превращались в настоящее испытание — сам Линд уже несколько раз падал, правда, вполне удачно в сравнении с одним из его сослуживцев, сломавшим при падении руку.

Участились случаи наездов на горожан — те не поспевали отскочить в сторону, а кроме того, обочины улиц кое-где были покрыты слежавшимися кучами снега, который раскидывали с проезжей части после сильных снегопадов. А ещё патрули теперь едва ли не каждый раз находили окоченевшие трупы на улицах — бродяги замерзали в своих берложках, после чего их товарищи просто выбрасывали бедолаг, чтобы стражники унесли тело.

Линд никогда не бывал в Тавере, но почему-то ему казалось, что северный город переживает зиму (куда как более суровую, нежели здешняя) заметно лучше. Надо думать, если бы там после наступления холодов воцарялся такой хаос, отец упомянул бы об этом. В очередной раз он с брезгливостью подумал о Кидуе — она оказалась не только развращённой, но ещё и инфантильно-изнеженной.

Но ещё большее отвращение у него вызвали столичные жители. Уже вскоре после первых холодов на улицах появились ропщущие люди, утверждавшие, что выдаваемого государством хлеба им больше не хватает, поскольку из-за морозов они вынуждены больше есть.

Это обескураживало Линда. Он никак не мог постичь — как эти люди, и так будучи нахлебниками на шее государства, смеют выражать своё недовольство? По его мнению, все эти люди были бездельниками, не заслуживающими никакой снисходительности. Большая часть их были людьми вполне трудоспособного возраста, довольно крепкие и здоровые на вид. Они могли бы добывать пропитание честным трудом — да хоть очищать улицы от намёрзшего льда!

Линд никогда прежде не задумывался о политике — это была не его забота, да и возраст не позволял судить о таких вещах со знанием дела. Но сейчас он решительно не понимал императора. Для чего он устроил эти идиотские Дни изобилия? Для чего превращает собственный народ в дармоедов? По мнению юноши, прекрати государь раздавать хлеб задарма — и половину