Дезертир - Андрей Валентинов

Я лишь развел руками. Край, где даже осенью светит солнце, где широкие окна постоянно открыты свежему морскому ветру…

– Во всяком случае, это полезнее, чем ваше северное пойло, – невозмутимо парировал я. – Патриоты не пьют кло-де-вужо!..

– Так говорил бедняга Барбару, – Шарль грустно улыбнулся. – Он тоже южанин, как и вы… Бог мой, когда он привел сюда марсельцев,[35]на него смотрели, как на святого! Робеспьер даже предлагал поставить его бюст в Законодательном собрании…

– Теперь он предпочитает ограничиться лишь головой гражданина святого, – кивнул я. – Что там наш друг Камилл говорил о свинье?

Вильбоа не ответил, затем не спеша выложил на стол стопку бумаг. Моя часть уже лежала наготове, но я не спешил.

– Можно пару вопросов, гражданин Вильбоа?

Пожатие плеч. Взгляд – странный, какой-то нерешительный.

– Гражданин Люсон… Франсуа… Я обязан вам жизнью и не собираюсь забывать этого. Но на вопросы военного… и иного характера отвечать не буду. Не имею права.

Я не ошибся. Шарль давно понял, какого я цвета. Не хотелось смущать парня, но я решил все же попытаться.

– Всего один шпионский вопрос. Фонд «Вальми».

Вильбоа, похоже, колебался. Наконец вздохнул:

– Ладно! Это уже, собственно, не тайна. О фонде писали не только у нас, но даже в лондонских газетах. Фонд «Вальми» – бывшие королевские ценности, ранее хранившиеся в Гард-Мебле. В сентябре 1792 года их собирались конфисковать, но по приказу Дантона они были тайно изъяты. В газетах напечатали о похищении, даже арестовали каких-то воришек. Теперь это главный секретный фонд Республики. Вначале он составлял 26 миллионов ливров в золоте и драгоценностях. Теперь там значительно больше. Из этих денег была куплена победа при Вальми – маршал Брауншвейг получил знаменитый «Голубой бриллиант» весом в 120 карат. Сейчас фонд финансирует все наши секретные операции. Говорят, именно из-за этих денег поссорились Бриссо и Робеспьер…

– Забавно, – согласился я. – Вожди Революции не могут поделить дамские колье. Интересно, сколько хлеба для добрых санкюлотов можно было приобрести за «Голубой бриллиант»?

Вильбоа пожал плечами. Впрочем, развивать тему я не стал.

– А теперь по-настоящему шпионский вопрос, Шарль. Город Бриньоган, где это?

– Бретань. Маленький городишко, живут в основном рыбаки. Поблизости знаменитая церковь Святого Иринея, которую недавно сжег гражданин Россиньоль. Я там бывал до войны. А что?

Я чуть не присвистнул от удивления. Недаром я запомнил это название. Бретань!

– Бретань! – повторил я вслух. – Любопытно получается, гражданин Вильбоа! Дело в том, что оба мои «дезертира», – я кивнул на бумаги, – родом из Бретани. А ваши?

– Один, – последовал быстрый ответ. – Некто граф Элоа, уверявший, что он потомок герцогов Бретонских. Никакой он не граф и не потомок, но действительно родом из Ванна…

– Как и несчастная Мари дю Бретон, забывшая надеть трехцветную кокарду! Ладно, Шарль, кажется, пора обменяться впечатлениями.

Он слушал внимательно, время от времени делая быстрые пометки свинцовым карандашом на обрывке бумаги. Я старался не увлекаться, но все же не удержался, чтобы не обратить внимание на совпадения – странные, пугающие…

– Так, – наконец подытожил Вильбоа, проглядывая записи, – что из всего этого следует?

– Что мы не сошли с ума, – медленно, убеждая самого себя, проговорил я. – Это было.

– Да… – помолчав, согласился Вильбоа. – Это было, и мы не сошли с ума. В Париже много безумцев, но никто бы не смог выдумать такие подробности.

– Все совпадает, – кивнул я. – Дезертиры почти ничего не помнят. И всем им надо что-то сделать.

…Нет, не им – нам. Я прикрыл глаза и вновь увидел небо – серое, неровное. Оно было так близко – только протяни руку. Но нас не пустили, бросив назад, на отвергнувшую нас землю – потерявших память, забывших обо всем. Отпустили назад – завершить несделанное. Мари дю Бретон хотела накормить детей, Антуан Пари – отомстить, несчастная мадемуазель Араужо – встретить своего жениха, а я… А я пытался найти «Синий циферблат», чтобы исполнить клятву – клятву, которую я забыл вместе со своим именем.

– Что с вами, Франсуа?

Я очнулся и в первый миг никак не мог понять, где нахожусь. Почему-то казалось, что вокруг – черное вспаханное поле, такие же черные деревья – и синие мундиры из славной роты Лепелетье, добивающие раненых. Нет, это уже было… Или мне все чудится и подо мной по-прежнему холодная земля?..

– Ничего, – проговорил я как можно спокойнее. – Пройдет.

Голос прозвучал странно – хрипло, точно чужой. Вильбоа покачал головой:

– Гражданка Тома мне на вас целый час жаловалась! И лечиться вы не желаете, и ее чуть ли не третируете. Я грешным делом уже подумывал… А вы, похоже, действительно больны, Франсуа!

– Легкая контузия, – я наконец-то смог улыбнуться. – Защищал Республику, Единую и Неделимую, от внешних и внутренних врагов. И перестаньте намекать, Шарль! У гражданки Тома имеется жених.

Вильбоа произнес нечто вроде «ум-гу», и я решил, что все-таки заставлю его выпить еще полкружки граппа. Будет знать!

– Ладно, поглядим мою «связку», – Шарль разложил бумаги и взял в руки первую стопку. – Начнем с простого…

– Погодите, Шарль, – я помедлил, не решаясь продолжить. – Извините за вопрос, но следует разобраться во всем до конца. Когда я встретил Мишель Араужо, она повторяла одно и то же: «Я должна…» Как и все прочие. А потом мы находим вас. Что все-таки случилось? Почему?

Лицо его дернулось – и вдруг застыло, как тогда, за столиком в «Прокопе».

– Я нашел Мишель в склепе. Просто шел по кладбищу – и вдруг услыхал ее голос. Сейчас бы я, наверно, сошел с ума от страха, но тогда даже не особенно удивился. Когда я вошел, она бросилась ко мне. Было темно, но мне почему-то показалось, что на ней нет одежды. Она говорила очень быстро, невнятно, но я все-таки понял. Она говорила о моей клятве…

Шарль на миг умолк, а затем продолжил – все с тем же ледяным спокойствием:

– Полгода назад, когда мы… В общем, мы поклялись, что будем вместе жить – и вместе умрем. Конечно, ни я, ни она не думали о смерти. Знаете, тогда, ночью, я сразу понял, что с Мишель что-то не так. Словно это уже не она… Мишель все твердила, что не хочет оставаться одна, потом обняла меня. На поясе я всегда ношу нож… Вот и все, Франсуа.

– Извините, – повторил я. – Вы правы, это была уже не она. Оттуда не возвращаются прежними.

Шарль кивнул, а я подумал, что не меня одного держала на этой земле клятва. Клятва, не пустившая на серое небо… Господи, не дай стать таким, как несчастная Мишель!..