Цеховик. Книга 4. Подпольная империя - Дмитрий Ромов

он вам всё просто взял и рассказал?

— Ага, сейчас прям, чтобы это размотать, мне пришлось потрудиться.

— А как он на нас-то вышел? — задумчиво спрашиваю я. — О наших делах вообще ещё никто не в курсе. Контора уже выпасла что ли?

— Нет, контора ни причём. Он приехал сюда типа в командировку, а тут его Звездочёт подрядил проведать ваши дела.

— Так, стоп-стоп-стоп. Я тут как-то нить потерял. А как Звездочёт может обэхээсника подрядить?

— Егор, я думал ты в курсе. Звездочёт зама Печёнкина держит за шарики. Или компромат какой имеет, или ещё что, но держит. Благодаря этому он и на ЛВЗ пролез, Звездочёт то есть.

— Мля… А Звездочёт откуда про нас знает? Я ведь и Цвету ещё ничего толком не рассказывал.

— Значит, кто-то льёт воду на чужие мельницы.

— И что, вынюхал он у нас что-то или нет?

— Да кто его поймёт, вроде нет. Звездочёт, по моим данным, хочет Цвета из законников турнуть, развенчать, так сказать, а все дела его и доходы себе прибрать.

— Больно желающих много, — говорю я, качая головой.

— А кто ещё? — удивляется Роман.

— Парашютист, разговаривал со мной на тему, что он будет мне добрым хозяином.

— А ты чего?

— Ничего…

— Этот-то куда губу раскатал? Ему, как скажет Звездочёт, так он и сделает.

— Так может сказал уже, — пожимаю я плечами. — Только я вот не пойму, наше производство, оно ведь с Цветом никак не связано. Он там пока вообще не при делах. Да и со мной тоже. То есть выходит, под Большака кто-то роет?

— Ну, давай поищем, кто бы это мог быть…

— А где сейчас этот Самойлов?

— Уехал к месту службы, наверное. Точно неизвестно.

Мы замолкаем и сидим так несколько минут, как шахматисты за шахматной доской.

— Ну, — наконец оживает Куренков, — о чём думаешь?

— Думаю, кто знает наши планы по виски. И как нам всех звездочётов и парашютистов одним махом прихлопнуть. А ещё думаю, как контору переиграть и ЛВЗ себе захапать…

— Брагин, — вдруг расплывается он в улыбке. — А ты как танк, да? Из тех, кто прёт к цели, невзирая на непреодолимые преграды и неминуемые потери?

— А я, может быть, для этого здесь и очутился, — я тоже улыбаюсь, правда улыбка у меня выходит не слишком радостной.

— Очутился он, — хмыкает Роман.

— Так вам что, просто сказали не трогать Самойлова или настучали по голове? Или вы всё-таки Штирлиц? Я надеюсь на последнее.

— Да, сказали не трогать и да, я Штирлиц.

— Выкрутились, да ещё и с пользой для себя?

— Ну, типа того, — не без самодовольства кивает он.

— А случайно… случайно не вас поставили курировать наш ЛВЗ?

Он пристально смотрит мне в глаза и некоторое время молчит, не отвечает.

— Ну ладно, хорош интриговать, да или не да?

— Не совсем, — качает он головой. — Но, если смогу вышибить тех, кто там сейчас окопался, стану контролировать предприятие. Грубо говоря.

— Ну, так надо вышибать значит!

— Значит, надо. Но не просто вышибить, ты ж понимаешь, а со сроками.

— Ясно. Самойлов, выходит, уже ни в счёт?

— Да, по нему корректировка, — соглашается он.

— Однако надо понять, кто его навёл на нас. Иначе, как дальше двигаться? Оборудование закуплено, нужно работать, а мы не понимаем, насколько это безопасно.

— Надо, — кивает он. — Надо.

— А с нашими фабричными ещё не говорили сегодня? — спрашиваю я.

— Нет, а надо было?

— Да как сказать, у них там одно место конкретно подгорело.

Я улыбаюсь, вспоминая, какой шухер устроил директор фабрики. Рассказываю Куренкову, что там у нас произошло. Он выслушивает очень серьёзно.

— Точно твой Баранов не начудит? — озабоченно спрашивает он. — Зря ты, конечно, поторопился. Надо было со мной посоветоваться. В другой раз так не делай.

— Другого раза и не будет, — усмехаюсь я. — Сейчас всё проверят и выяснится, что у нас всё в идеальном порядке. Злопыхатели и подозрительные граждане окажутся посрамлёнными и на годы вперёд никто к нам и не сунется. Отлично всё сложилось, а если бы не сложилось само, такую операцию надо было бы выдумать.

Куренков не отвечает, но вижу, что со мной согласен.

— Ладно, Роман Александрович. Пошёл я, у меня ещё дела имеются. В общем, рад, что вы в порядке и я вместе с вами. Со Звездочётом я вам помогу. Думаю, что помогу.

— Как это?

— Не могу пока сказать.

— Смотри, не перемудри.

— Смело, товарищи, в ногу, — тихо напеваю я. — Духом окрепнем в борьбе. В царство свободы дорогу грудью проложим себе.

— Ну, — говорит Новицкая и смотрит хмуро, сердито. — Что так поздно?

— Ира, Ирочка, Иришка, — улыбаюсь я, — ты зачем такая серьёзная?

— Брагин, я тебя почему ждать должна? — продолжает она злиться.

Я делаю к ней быстрый шаг и обхватываю руками.

— Что за пролетарщина! — зло бросает она и пытается вырываться из моих объятий. — Работяга фабричный. Отпусти, говорю!

— И не подумаю, — шепчу я, зарываясь в её волосы и пробираясь к шее. — И не подумаю.

Я прикасаюсь губами к нежной коже и чувствую электрический импульс, пробегающий по её телу. Будто воздушным шариком по волосам… Искринки щёлкают, проносятся по коже заставляя топорщиться каждый волосок.

— Отпусти, — шепчет она уже не так сурово и подставляет губы поцелую.

И я её целую. Сначала нежно, а потом требовательно и властно. Подхватываю на руки и несу в спальню.

— Поставь, — шепчет она. — Слышишь?!

Слышу, конечно, как не слышать… Аккуратно кладу её на кровать и присаживаюсь рядом. Провожу кончиками пальцев по лицу, соскальзываю к вырезу, касаюсь ключицы. Кожа нежная, бархатистая, молодая и упругая. Как шёлк. И сладкая, как мёд. Ладонь скользит поверх блузки по упругим округлостям, по соблазнительным линиям, по пленительным изгибам.

— Брагин, — шепчет она.

— Ты пахнешь шорохом утреннего леса, — тоже шепчу я.

— Ты меня бесишь… — говорит она и, поднеся к губам, целует мою ладонь.

А потом мы валяемся на широкой кровати, пока ночь не опускается на город. И тогда, как в игре,