Слишком чужая, слишком своя - Алла Полянская

— Наши позвонили, Бойченко только что застрелен. Снайпер снял его прямо перед домом.

— Расспросить успели?

— Нет, только собирались. Ждали в квартире.

— Пусть немедленно убираются оттуда.

— Уже сделано.

— Суки! Знать бы, кто орудует... Ничего, попробуем по-другому. Я твой должник

— Ничего ты мне не должен. Я так и предвидела. Полечу во Францию и там закончу работу.

— Тебе нужны деньги?

— У меня есть, в сейфе. И несколько кредитных карточек

Вряд ли я могу здесь воспользоваться всем этим. Меня будут «вести».

— Ты можешь не добраться туда.

Он снова зовет официанта. Это, наверное, такой же официант, как я — мать Тереза.

— Принеси мне из кассы тридцать... нет, сорок штук Быстро.

— Гура, мне столько не надо.

— Откуда ты знаешь? Бери, сколько надо. Скажешь, на какое число тебе нужен билет — тебе доставят. Кольцо не потеряй. Там тоже есть кому его показать. Ну, что так смотришь? Могу я раз в жизни сделать что-то хорошее? Только не смейся слишком громко.

— Я напишу расписку и верну деньги. Или давай сделаем так: я тебе выпишу чек, позвоню управляющему банком... — его ладонь накрывает мою. — Ну, что?

— Не надо. Это мелочи. Кстати, это деньги из кассы Ахмета, так что бери. Не забудь, что я тебе говорил, и не дай себя убить.

— Постараюсь. У меня здесь много дел.

Эрик.. Не знаю, любовь моя, нужна ли я тебе такая? Я же не знаю, какой была с тобой.

Я встаю с дивана, Способ тоже. А пуля уже летела. Летела ко мне, чтобы я приласкала ее собственным сердцем, но поймал ее Способ. Снайпер не сделал поправку на толстое стекло окна, потому Способ еще жив.

Мы мчимся темными улицами. Я держу его голову на своих коленях, из нее ручейком течет кровь. Вот больница, знакомый коридор. Удивленное лицо Виталия и побледневшее личико Светы. Очень жаль, дорогая, прерывать ваши занятия, но...

— Скорее, док! Тут тяжелораненый.

Он выбегает из кабинета. Способ лежит на каталке, Гypa и Вольдек беспомощно стоят рядом. Это из-за меня он умирает. Это мою пулю поймал.

— Виталий, спаси его, только спаси! Так, как спас меня.

Он отстраняет меня и склоняется над раненым. Что он скажет? Что уже поздно? Нет. Нет! Это же из-за меня! Господи, ну почему так? Что я такое сделала, за что меня так наказывать?

Темная вода сомкнулась над моей головой.

— Керстин, дорогая, не трогай револьвер, он заряжен.

Мамино лицо немного встревоженное. Не понимаю, почему. Ведь мне уже девять лет, и я все понимаю в оружии. Конечно, револьвер заряжен, иначе зачем бы я его брала? Может, папа подарит мне собственный — в день рождения.

— Мам, я пойду в тир.

— Так скажи Питеру, пусть даст тебе один из своих стволов.

Нет, мама не понимает! Если бы тут был папа, но его нет! У него задание. Он теперь редко бывает на заданиях, разве что случается что-то слишком ужасное и почти непоправимое. А вдвоем с мамой они и подавно не работают — кто-то должен позаботиться обо мне, если... Я даже думать не хочу ни о каком «если». Это не может случиться, папа и мама будут жить вечно. Они убьют всех врагов и предателей и будут со мной всегда.

— Ну, ма, тот ствол, что у Питера, надо сначала пристрелять, а этот я вчера уже пристреляла. Ну, когда ты была у дока.

Черт, я все-таки проболталась! Не зря Стен говорил, что злейший враг женщины — это ее язык А женщина-агент должна вдвое больше следить за собой.

— Хорошо, можешь взять. Ты — ужасный ребенок Но я хотела бы поговорить с тобой.

Опять начинается, нет! Та же сказочка о, том, что я должна ходить в школу вместе с обычными детьми.

— Ма, ну, может, потом? Я спешу в тир.

— Нет. туда ты всегда успеешь. Питер торчит там круглосуточно, — она берет меня за руку и усаживает рядом с собой. — Керстин, я беспокоюсь. Пойми, здесь не место для девочки твоего возраста. Тебе нужны подруги, ты должна общаться с детьми, а не носиться туда-сюда по базе, перенимая все подряд от наших инструкторов. Это не очень хорошо.

— Мам, я уже была в школе. Целых два дня. Я больше не хочу туда, они там все какие-то чокнутые, мне там скучно, и на уроках скучно, я давно уже знаю то, что они учат. Я не хочу. Я лучше пойду в тир.

Я поспешно срываюсь с места и мчусь к Питеру в тир. Только бы не видеть ее красивого опечаленного лица, потому что это из-за меня она расстроилась. Но что я могу сделать, если в школе Линкольна, в Сан-Диего, я чувствовала себя как на Марсе?! Они все там чокнутые. Особенно эта дура мисс Олтон. Она так отвратительна, что меня просто передергивает при одной мысли о том, что бывают на свете такие мерзкие женщины. А ее возглас: «Ты такая хорошенькая куколка!» Видели вы такое? Куколка! Мне захотелось пнуть ее хорошенько, но Стен говорил об эмоциях, так что пришлось мило улыбнуться. Но когда на другой день на перемене какой-то ублюдок лет тринадцати, белый, рост пять футов десять дюймов, решил немного поразвлечься тем, что подставил мне ногу, а потом полез в мои карманы, я не сдержалась. Зубы, наверное, ему уже вставили, а вот перестал ли он хромать — так это вряд ли. Не сойти мне с этого места! Я-то сломала ему ногу в двух местах. Ну и орал же он! А меня таскали к психологу, и этот болван на полном серьезе пытался внушить мне, что я должна была позволить почистить свои карманы, а насилие недопустимо, даже если бы меня убивали. Я-де должна в этом случае дождаться полицию. И все такое прочее. Я поняла, что не смогу сосуществовать с этими дикарями, и больше не захотела вернуться в школу. Да меня и не заставляли. Меня защитил дядя Макс. Все остальные называли его «босс». Или шеф. Как кому нравилось. Он тогда поговорил с мамой и папой, ну а я все слыхала, потому как прицепила к маминому кармашку «жучок». Дядя Макс сказал такую штуку:

— Чем вы думали, когда посылали ее в эту школу? Вы что, не понимали, каким это будет для нее стрессом? Она родилась и выросла здесь, на базе. Не перебивай меня, Нина, я должен сказать. Она выросла среди людей, для которых насилие — обычная работа. Так сложилось, что нигде больше она не была бы в безопасности. Мы все это знаем. И нравится вам это или нет, но она переняла все, чему мы здесь учим агентов. Она уже сейчас — опасное оружие, сама по себе, потому что с самого рождения видела только нашу базу, и то, что здесь происходит, для нее — обычная вещь. Она еще не понимает, что может быть как-то по-другому. Она сможет это понять, когда повзрослеет. А в школе она среагировала так, как считала естественным: победила врага. И то, что ей там успели наговорить, она восприняла как что-то... странное. Противоестественное. Так что оставьте лучше ее в покое, со временем все встанет на свои места.

— Но, босс, вы понимаете, мы хотим, чтобы у нашего ребенка была нормальная жизнь. Чтобы она жила среди обычных людей...