Кузница Тьмы - Стивен Эриксон

Абару-Делак? Проще перерезать дураку глотку и насадить его голову на шест.

– Ну, вы же основательно над ним потрудились. Повелитель видел.

– То есть Драконус всего лишь не хочет нас обидеть? – буркнул Вилл.

– Можешь считать и так. Полагаю, просто существуют определенные формальности. Нет смысла устраивать показательные наказания, если этого все равно никто не увидит.

– Я не очень понял насчет Абары-Делак. Что мы скажем монахам, если весь этот поход должен оставаться в тайне?

– Ну, якобы вы сопровождали наставника в монастырь, – в конце концов, они же делают превосходную бумагу.

– В смысле, делали когда-то?

– Ну да. Дескать, вы пытались объяснить это наставнику, но тот уперся: надо к ним заехать, и точка.

– Выходит, если он придет в себя, нам обязательно нужно быть рядом – чтобы объяснить старику, что к чему.

– Нет. Если он переживет эту ночь, завтра утром мы должны привести его в чувство, и Драконус сам скажет Сагандеру все, что требуется.

– А потом мы вас нагоним?

Ринт кивнул и, достав нож, насадил на него кусок мяса.

– И чего я, собственно, утруждаюсь? – усмехнулся Вилл. – С тем же успехом можно было бы отгрызать его прямо от туши.

– Но тогда не было бы привкуса дыма, Вилл.

К ним подошла Ферен.

– Теперь парень просто спит, – сказала она, садясь возле костра. – Мечется и ворочается, но не сильно: лихорадки нет. Дышит глубоко и ровно.

Вилл, прищурившись, взглянул на женщину и улыбнулся:

– Никогда прежде не видел тебя в роли матери, Ферен.

– И не увидишь, если тебе дорога жизнь, Вилл. – Она положила ладонь на руку Ринта. – Брат, помнишь, что я тебе говорила?

В ответ на его вопросительный взгляд она лишь кивнула.

Ринт посмотрел на полусырое мясо у себя в руках и продолжил жевать.

– До чего же вы оба порой меня раздражаете, – пробормотал Вилл, снова переворачивая оставшиеся куски.

Сержант Раскан окунул лезвие ножа в загустевшую кровяную похлебку. Сагандера наверняка затошнит от ее вкуса, по крайней мере поначалу, но это сытное варево способно спасти ему жизнь.

Стоявший рядом Драконус смотрел на лошадей.

– Пожалуй, я ошибся, решив забрать у него Хеллар.

– Повелитель?

– Они теперь по-настоящему привязаны друг к другу.

– Да, повелитель. Хеллар действовала быстро, не колеблясь. Можете быть уверены, эта кобыла готова жизнь отдать, защищая Аратана.

– Да, я и сам в этом убедился.

– Как-то не похоже на наставника, правда, повелитель? Почему он вдруг так странно себя повел?

– Когда молодость оказывается в далеком прошлом, в сердце порой возникает ожесточенность, сержант. Так бывает, когда к боли в костях и мышцах добавляется болезненная тоска, а душу днем и ночью преследует сожаление о несбывшемся.

Раскан уважительно покосился на собеседника, обдумал эти слова, а затем покачал головой.

– Ваша способность прощать намного превосходит мою, повелитель…

– Я не говорил о прощении, сержант.

– Верно, – кивнул Раскан. – Но, повелитель, если бы кто-то вот так ударил моего сына…

– Хватит об этом, – посуровев, прервал его Драконус. – Есть вещи, которые тебе не понять, сержант. И все же тебе не за что извиняться: ты говорил искренне и от души, и за это я тебя уважаю. Мне начинает казаться, что это вообще единственное, что достойно уважения – независимо от нашего положения в обществе и того, как сложилась жизнь.

Раскан промолчал, помешивая варево. Он на мгновение забыл о пропасти, разделявшей его и повелителя Драконуса. И он действительно высказался от души, но неосторожно и необдуманно. Поведи так сержант себя с другими высокородными, его замечание могло стать поводом для хорошего нагоняя и даже лишения звания.

Но Драконус был другим, ибо глядел прямо в глаза каждому из вверенных ему солдат и слуг.

«Если бы он так же относился и к своему единственному сыну…» – подумал Раскан.

– Вижу в свете костра, что твои сапоги совсем износились, сержант.

– Такая уж у меня походка, повелитель.

– В здешних краях куда лучше подошли бы мокасины.

– Да, повелитель, но у меня их нет.

– У меня есть старая пара, сержант: могут оказаться великоваты, но если набить их ароматными травами, как делают пограничники, то вполне сгодится.

– Повелитель, но я…

– Ты отказываешься от моего дара, сержант?

– Нет, повелитель. Спасибо.

Наступила долгая тишина. Раскан взглянул на сидевших вокруг второго костра пограничников. Вилл уже крикнул, что мясо готово, но ни сержант, ни его господин не сдвинулись с места. Хотя Раскан и проголодался, густой запах варева отбивал аппетит. К тому же он не мог без разрешения покинуть повелителя.

– Там, где сияют звезды, – вдруг сказал Драконус, – свет врывается в бескрайнюю тьму. Звезды – далекие солнца, которые освещают своими лучами столь же далекие неведомые миры. Миры, возможно, мало чем отличающиеся от нашего. Или совершенно иные. Не важно. Каждая звезда движется по предписанному ей пути туда, где ее ждет смерть – смерть света, смерть самого времени.

Раскан потрясенно молчал. Он никогда прежде не слышал ничего подобного: неужели так полагали ученые Харканаса?

– Тисте вполне устраивает их собственное невежество, – продолжал Драконус. – Не думай, сержант, будто подобные вопросы обсуждаются при дворе. Нет. Можешь считать, что возвышенный мир ученых и философов мало чем отличается от гарнизона солдат, слишком долго пребывающих в обществе друг друга. Увы, они столь же низменны, корыстны, злобны, отравлены тщеславием, предательством и тщательно оберегаемыми предрассудками. Титулы подобны брызгам разбавленной краски на уродливом камне: цвет может выглядеть красиво, но то, что под ним, не меняется. Знание само по себе не несет ценности – это броня и меч; и хотя броня защищает, она также отгораживает от мира, а меч может точно так же ранить своего владельца.

Раскан помешал суп, ощущая какой-то непонятный страх. У него не было никаких мыслей, которые он мог бы озвучить, никаких суждений, которые не продемонстрировали бы его собственную глупость.

– Прошу прощения, сержант, если я тебя смутил.

– Нет, повелитель, но, боюсь, подобные идеи легко сбивают меня с толку.

– Разве я не ясно выразился? Не позволяй титулу ученого – или поэта, или повелителя – чрезмерно тебя запугать. И что еще важнее, не заблуждайся, полагая, будто все они возвышеннее, умнее и чище, чем ты сам или любой другой простолюдин. Мы живем в мире масок, но за ними кроются злобные оскалы.

– Оскалы, повелитель?

– Ну, вроде собачьих, сержант.

– Собака скалится от страха, повелитель.

– Именно так.

– Значит, все живут в страхе?

Костер едва освещал стоявшую рядом с Расканом рослую фигуру, и казалось, что голос Драконуса исходит словно бы из ниоткуда.

– Большую часть времени – пожалуй, да. В страхе, что наши мнения могут оспорить.