Музей современной любви - Хизер Роуз

разложенным на кухонном столе (Карл вечно звал ее взглянуть на показатели, потому что не мог справиться с подсчетами самостоятельно).

Джейн снова села за компьютер и стала просматривать последние данные о прибылях и убытках, оценивая возросшие расходы и субсидии правительства, которые увеличили доходность. Через некоторое время она снова открыла сайт МоМА и изучила фотографии последних визави Марины. Их лица были до странности обнаженными, подумалось ей. Как эта сегодняшняя луна. Вся на виду.

Свидетельство того, что жизнь продолжается уже очень, очень давно, и до сих пор никто не знает, как это объяснить. Как объяснить тайну индивидуальности, противоречащую всем признакам того, что люди почти одинаковы. Многообразие физических различий и сходство устремлений — факт человеческого существования.

Джейн подумала, что, в конце концов, она сглупила, так и не сев перед Мариной. Она не считала себя трусихой. Но свои поступки, которые действительно можно назвать смелыми, могла бы перечесть по пальцам одной руки. Трое родов. И похороны Карла. Она стояла и смотрела, как он в буквальном смысле уходит под землю. И думала, что ее разорвет надвое прямо там.

Джейн вспомнила о пути, который проделали Марина и Улай, чтобы попрощаться друг с другом. И о том, что Улай недавно приходил, чтобы посидеть перед ней. Это очень тронуло Марину. Джейн вспомнилось лицо Улая на фотографии. Лукавство и всепонимание старой любви в его взгляде.

Джейн вполне могла бы полететь обратно в Нью-Йорк, чтобы застать последние дни перформанса. Но было уже слишком поздно что-то затевать. На следующей неделе собрание акционеров компании, куда она вложила немалые средства. И все-таки женщина чувствовала себя более отдохнувшей, чем когда-либо.

— Может, мне нужно отправиться в путь, как сделала Марина? И путешествие поможет? Как думаешь, стоит прогуляться, Карл? Но не навстречу друг другу. Давай пойдем в одном направлении, — проговорила Джейн, разглядывая его фотографию на столе. — А как насчет пешего похода по Испании, они сейчас так популярны? Помнишь, я рассказывала тебе об этом в прошлые выходные, когда по телевизору показывали ту передачу? Почему бы и нет? Я могла бы снова приобщиться к католицизму, спустя все эти годы. Быть может, поход пойдет нам обоим на пользу.

Много ли там народу в это время года? И хватит ли у нее сил? Может, стоит подождать до сентября, когда спадет жара? Ведь ей придется проехать полмира. Понадобятся турагент и паспорт. И действительно ли путешествие по Испании — то, чего она хочет? Да, решила Джейн. Кажется, ей этого хочется. Скоро минет год с тех пор, как умер Карл. Первая годовщина.

С такими мыслями Джейн пожелала Карлу спокойной ночи и задула свечу в стеклянной баночке рядом с фотографией.

36

Марина начала в Шаньхайгуане, на востоке, где, по словам китайцев, голова дракона — начало Великой стены — покоится в Желтом море. Сначала предполагалось предсвадебное путешествие, но теперь, спустя тринадцать лет, те узы, что так крепко связывали влюбленных, распались.

На планирование ушло восемь лет. Письма и разрешения, визы и деньги, дипломатия, Нидерланды и Китай, международный культурный обмен, путеводители, переиздания путеводителей, ссоры, бюрократы, перелеты и багажные тележки, правительственные отели и никаких кемпингов.

Марина и Улай жаждали тишины и одиночества. Ночи под звездами, как когда-то в австралийской пустыне, минимальное сопровождение, которое не помешает их уединенному созерцательному путешествию. Но времени, чтобы действительно побыть наедине, сильно недоставало. Оно появлялось, только когда Марина шла, когда съемочная группа оказывалась впереди или позади, на тех кусках пленки, которые им удавалось заснять, когда их ежедневно привозили к стене в фургонах из какого-то непонятного места, где почему-то было необходимо останавливаться на ночь. Тогда у Марины появлялось время установить контакт с собой, с этим древним сооружением, с этой землей. И в эти мгновения небо, тропа и ощущение масштабов сообщали ей смирение, а иногда и чувство освобождения.

Улай начал в Цзяюйгуане с кончика драконьего хвоста в бесплодной пустыне Гоби. Марина не знала, столкнулся ли ее партнер с тем же хаосом китайской бюрократии, который попортил ей немало крови. У нее не было никаких контактов ни с Улаем, ни с его командой.

Когда-то Марина считала свои отношения с Улаем идеальным гермафродитическим союзом. Союзом творческим и духовным. Изначально эти двое планировали, что в путешествии по стене их будут притягивать друг к другу собственные магнетические силы. Теперь же они шли, сопротивляясь разнонаправленной силе, которая отталкивала их.

Тем не менее оба чувствовали, что это правильное решение: пройти путем легенд, драконов, богов и диких людей. Китайцы говорят, что дракон соединяет землю и небо. И стена была построена в зеркальном отражении Млечного Пути. А значит, они шли и по звездам.

Выдвигавшейся с востока Марине предстояло идти по наиболее популярным у туристов участкам стены. Они мало интересовались ею, больше озабоченные необходимостью заснять друг друга на фоне гигантской каменной кладки. Абрамович прокладывала путь мимо щелкающих затворов. Она взбиралась по извилистой стене, по безжалостным ступеням, по древним насыпям. Проходила сквозь башни с медными чашами для очищения. Ступала по чакрам прикованного к земле небесного дракона, и уклад человеческой жизни уходил далеко в прошлое.

Китайские бюрократы и чиновники, сопровождавшие Абрамович или присоединявшиеся к ней в каждой следующей провинции, настаивали, чтобы она ежедневно подписывала документы в трех экземплярах и чтобы каждый день начинался и заканчивался собраниями. Марине это до смерти надоело, и она укрылась в убогой бетонной каморке, которую ей выделили в очередной убогой коммунистической гостинице, чтобы дискуссии и споры продолжались уже без нее.

Днем она мерила ландшафт собственным телом. Впитывала взглядом окружающие просторы, красоту, бедность, сильно воздействовавшие на нее. И шаг за шагом брела вперед. По утрам ноги у нее немели от вчерашней ходьбы. Марина вставала как можно раньше, стремясь успеть к восходу солнца, чтобы насладиться мгновениями чистого самоотречения, молитвы и размышлений, которых она жаждала.

Вскоре толпа поредела, туристы испарились, и Марина осталась на стене одна. Она была в красном. Улай — в синем. Красный дракон, синий дракон. Они оделись так для фильма, но и в соответствии со своими характерами, своей личной мифологией, мифологией двуединства, которую они разрабатывали все эти годы. Проходили дни, и Марина чувствовала, что постепенно утрачивает понимание того, что представляет собой Улай, почему все разладилось и даже зачем они предприняли это путешествие. В иные дни она уставала как никогда в жизни.

Марине хотелось видеть, как Улай приближается к ней. Хотелось, чтобы он ее обнял. Хотелось прежнего двуединства, но осталось лишь одиночество. Каждый шаг приближал ее к