Карамзин - Владимир Муравьев

Два года спустя Карамзин скажет об итогах своего путешествия: «Я возвратился тот же, каков поехал; только с некоторыми новыми опытами, с некоторыми новыми знаниями, с живейшею способностию чувствовать красоты физического и нравственного мира». Он вернулся, укрепившись в уже давно зародившемся желании посвятить себя литературе. Позднее Н. И. Тургенев, человек, близкий Карамзину, написал: «Карамзин был литератором в полном и лучшем смысле этого слова и никогда не желал быть ничем иным». Поэтому-то частные письма русского путешественника, адресованные друзьям, закономерно становятся литературным произведением для публики.

Путешествие прояснило многое. Среди главнейших «опытов» и «знаний» Карамзина было более глубокое осмысление и понимание природы патриотизма и исторического развития России.

В статье «О любви к отечеству и народной гордости», написанной в 1802 году, Карамзин рассказывает о голландском патриоте, «который из ненависти к штатгальтеру и оранистам» эмигрировал в Швейцарию. «У него был прекрасный домик, физический кабинет, библиотека; сидя под окном, он видел перед собою великолепнейшую картину природы. Ходя мимо домика, я завидовал ему…» Познакомившись с ним, Карамзин высказал ему это и в ответ услышал: «Никто не может быть счастлив вне своего отечества, где сердце… выучилось разуметь людей и образовало свои любимые привычки. Никаким народом нельзя заменить сограждан».

В швейцарской части «Писем русского путешественника» Карамзин описывает небольшой эпизод: он слушает песню, которая доносится из окон соседнего дома, и она «потрясает нервы». Вот что пел швейцарский юноша: «Отечество мое! любовию к тебе горит вся кровь моя; для пользы твоей готов ее пролить; умру твоим нежнейшим сыном. Отечество мое! ты все в себе вмещаешь, чем смертный может наслаждаться в невинности своей. В тебе прекрасен вид Природы; в тебе целителен и ясен воздух…»

Важным для Карамзина было и то, что он узнал представления Европы о России и о русских. Увы, оно не очень разнилось с представлением самых невежественных соотечественников о европейских народах, россиян, создавших свой образ француза, немца, итальянца, англичанина, весьма мало схожий с действительностью.

Читатель, наверное, вспомнит, что в первый же день пребывания своего за границей Карамзин услышал случайный разговор немцев о России, которые, как он пишет, «от скуки начали бранить русский народ», причем позже оказалось, что они в России не бывали, русских не видели. Впоследствии Карамзин заносил в записную книжку некоторые разговоры иностранцев о России и русских.

В Лионском театре его соседи по ложе, узнав, что он русский, завели разговор на русскую тему. «У вас в России живут весело. Не правда ли?» — сказал один. «Очень весело», — ответил Карамзин. Затем его собеседник выложил все свои сведения о России: «Русские все богаты, как Крезы: они без денег в Париж не ездят… Жаль только, что у вас холодно. Кучера отмораживают там бороды с усами».

А вот разговор в Парижской опере:

В парижском великосветском салоне, известном ученостью своих бесед, Карамзин отвечал на вопросы: «Как сильны бывают морозы в Петербурге? Сколько месяцев катаются у вас в санях? Ездите ли вы на оленях зимою?» Там же он получил такую записку: «Сестра моя, графиня Д., которую вы у меня видели, желает иметь подробные сведения о вашем отечестве. Нынешние обстоятельства Франции таковы, что всякий из нас должен готовить себе убежище где-нибудь в другой земле. Прошу отвечать на прилагаемые вопросы, чем меня обяжете». Карамзин приводит некоторые: «Можно ли человеку с нежным здоровьем сносить жестокость вашего климата? Какое время в году бывает у вас приятно? Какие приятности имеет ваша общественная жизнь? Любят ли иностранцев в России, хорошо ли их принимают? Уважаете ли вы женщин?»

Единственное имя из русской истории, которое более или менее знали за границей, это Петр Великий. В Париже в Итальянском театре (в котором, как пишет Карамзин, «одни французские мелодрамы») Карамзин несколько раз смотрел полюбившуюся ему мелодраму Жана Буйи «Петр Великий» с музыкой. А. Э. М. Гретри. Содержание ее вполне фантастическое, но трогательное. Действие происходит в маленькой деревеньке на берегу моря (за пределами России), где живут Петр и друг его Лефорт. Они учатся корабельному искусству. Местные поселяне любят работящего Петра, он же влюбляется в прелестную крестьянку, вдову Катерину, и предлагает ей руку и сердце.

Стрелецкий мятеж заставляет Петра уехать в Россию. Катерина в тоске восклицает: «Петр оставил, обманул меня!» Но он возвращается и уже в пышной царской одежде встает перед ней на колени. Все кричат: «Да здравствуют Петр и Екатерина!»

Зрители также ликуют. «Я отираю слезы свои, — заключает Карамзин рассказ о посещении спектакля „Петр Великий“, — и радуюсь, что я русский».

Представление Карамзина о деятельности Петра было традиционно официальным, считавшим его царствование целиком и, безусловно, благодетельным. Среди всех благодеяний главным представлялось «окно в Европу», просвещение России Европою. Эту мысль Карамзин проводит в «Письмах русского путешественника». Из Лиона после обозрения статуи Людовика XIV, которая «такой же величины, как монумент нашего Российского Петра», он пишет: «Первого уважаю как сильного Царя; второго почитаю как великого мужа, как Героя, как благодетеля человечества, как моего собственного благодетеля. — При сем случае скажу, что мысль поставить статую Петра Великого на диком камне есть для меня прекрасная, несравненная мысль, — ибо сей камень служит разительным образом того состояния России, в котором была она до времени своего преобразователя».

Во время заграничного путешествия Петр Великий был для Карамзина Героем и Идеалом государя. Он не упускает малейшей возможности упомянуть его имя, даже и не очень кстати: так, осматривая парижский Инвалидный дом — прибежище раненых и престарелых солдат, он замечает, что Петр, будучи здесь, «в то время, как почтенные воины сидели за обедом, налил себе рюмку вина и, сказав „ваше здоровье, товарищи!“, выпил до капли». В Виндзорской галерее Карамзин долго стоял перед портретом Петра работы Кнеллера (писан с натуры во время пребывания русского царя в Англии). «Император был тогда еще молод, — передает свое впечатление от портрета Карамзин, — это Марс в Преображенском мундире» (кстати, Карамзин также, хотя и недолгое время, носил мундир этого славного в русских военных летописях полка).

В «Письмах русского путешественника» почти на каждой странице ощущаешь, что автор думает о России (может быть, в какой-то степени это происходит оттого, что он пишет для россиян). Иногда это бывает сказано прямо: «Я вспомнил Россию, любезное отечество», «я вслушивался в мелодии и находил в них нечто сходное с нашими народными песнями, столь для меня трогательными», иногда имя России не называется, но ясно, что речь идет о ней. Так, в имении известного путешественника Тавернье Карамзин размышляет о путешествиях и путешественниках вообще: