Дьявол не любит ждать - Себастьян Фолкс

В общем, визит оказался столь же приятным, сколь и бесполезным. Вернувшись наконец в свою скромную дешевую гостиницу в Западном Голливуде, он почувствовал себя измотанным. Кондиционера в отеле не было, старый скрипучий вентилятор лениво гонял теплый воздух над расставленными по углам вестибюля пальмами, а лифт застрял на десятом этаже. Однако у портье его ожидало сообщение: Лейтера просили позвонить по указанному там телефонному номеру. Судя по коду, это был Вашингтон, и усталость Феликса как рукой сняло: он почувствовал внезапный прилив бодрости.

Последним настоящим делом, в котором ему довелось поучаствовать, была операция, которую они вместе с Бондом провернули на Ямайке. Незадолго до того кадровая служба ЦРУ разыскала его на Багамах, откопав где-то в списке отставных агентов. Видимо, в тот момент у них было совсем плохо с квалифицированными кадрами. Да, не зря говорят, что бывших шпионов не бывает: попал в обойму — и на всю жизнь остаешься по крайней мере в резерве.

Когда оживший лифт наконец дотащился до нужного этажа, Феликс, едва войдя в свою комнату, сразу же набрал телефонный номер, записанный на листочке с гостиничным логотипом. Ему пришлось пройти целую систему заочных проверок, предназначенных для выяснения личности звонящего. Пароль следовал за паролем, контрольный вопрос — за очередным ответом. Наконец звонок перевели на нужный добавочный номер. Ровный, серьезный голос на том конце провода почти две минуты вещал практически в режиме монолога.

Лейтер стоял у кровати, курил сигарету и время от времени кивал:

— Угу… угу… понял.

Наконец в монологе невидимого собеседника возникла пауза, и Лейтер спросил:

— А где, черт возьми, этот гребаный Тегеран находится?

В тот самый час в вышеупомянутом городе было раннее утро, и Дариус Ализаде направлялся в сторону андаруна — женской половины его дома, сохранявшего традиционную восточную планировку. Разумеется, он был вполне современным и светски воспитанным человеком и не слишком строго соблюдал гендерное разделение помещений в своем домашнем хозяйстве; тем не менее он охотно разводил не только по разным комнатам, но и по разным флигелям своей виллы то, что было связано с его работой, и то, что относилось к частной жизни. Дариус был женат трижды, все три брака не продлились долго, но он имел троих сыновей от разных жен. Он исповедовал шиитскую традицию толкования Корана, позволявшую паре вступать в брак на время — до тех пор, пока этот статус обоих устраивает; расставаться же, согласно этому правилу, можно было без процедуры формального развода. Если приходилось к слову, Дариус любил процитировать соответствующие строки Корана, которые трактовал несколько своеобразно: «Если ты опасаешься, что не будешь достойно и справедливо вести себя по отношению к сиротам, женись на таких женщинах, которые покажутся тебе достойными, на двух, трех или четырех; если же ты опасаешься, что не сможешь равно и справедливо относиться ко всем ним, то женись только на одной…»

Дариус подобных страхов не испытывал и хорошо обеспечил материально как своих сыновей, так и их матерей. Теперь он зорко высматривал себе четвертую жену, что дозволялось согласно учению Пророка, а чтобы не ошибиться, разрешал себе время от времени устраивать нечто вроде тестирования наиболее подходящих кандидаток. С одной из них — Зухрой из ресторана, где они с Бондом обедали, — он собирался встретиться нынешним вечером.

В андаруне Дариус зашел в единственную во всем доме комнату, выходящую окнами на две стороны; благодаря кондиционеру здесь царила приятная прохлада. В этой комнате, служившей Дариусу офисом, были деревянный пол и деревянные же, так называемые американские ставни на окнах. Большую часть пола покрывал огромный старинный ковер из Исфахана; в одном из углов стояла позолоченная клетка, в которой хозяин держал белого длиннохвостого попугая. Каждый день в шесть часов вечера Дариус включал передатчик и отправлял донесение в Лондон. Если он не выходил на связь точно в назначенное время, примерно через полчаса из Риджентс-парка следовала проверка-напоминание в виде звонка из серии «ошиблись номером». Затем делался еще один контрольный звонок в семь часов, а если и он оставался без ответа, в соответствующем отделе в Лондоне запускали параллельный механизм особого контроля, позволяющий выяснить, что случилось с резидентом.

Дариус никогда не позволял себе вольностей и не дожидался ни проверок, ни напоминаний, а в тот вечер он и вовсе торопился выйти в эфир минута в минуту. Он надел наушники и сел за стол, на котором стоял передатчик. Его тонкие пальцы привычно делали знакомую работу, отстукивая ключом его позывной — «PXN вызывает WWW» — в диапазоне четырнадцать мегагерц. Он услышал, как внезапно в эфире словно возникла дыра, образовалась какая-то пустота: это означало, что Лондон его опознал и слушает.

На этот раз Дариусу было о чем рассказать тем, кто принимал его доклад, но при работе на передатчике ключом важна была не столько скорость, сколько спокойствие и уравновешенность. Там, в Риджентс-парке, в службе приема секретной информации, на пульте была выделена специальная панель с большим количеством застекленных циферблатов с нервно подрагивающими иголочками стрелок; эти приборы вели учет множества параметров, включая усилие, с которым радист каждый раз нажимает на ключ, скорость набора каждой цифровой комбинации, а также индивидуальные особенности работы каждого радиста. Например, те, кому это было нужно, знали, каким именно образом Дариус набирает определенные буквы — скажем, «С», — нажимая на клавишу чуть более слабым указательным пальцем левой руки. Если приборы не опознавали его персональный «почерк», в эфире раздавался резкий зуммер и связь немедленно прерывали, а волну передатчика глушили сильными помехами.

Он знал об одном агенте в Вест-Индии, который с таким энтузиазмом докладывал любую сколько-нибудь стоящую информацию, что электронные «сторожа», приняв повышенную скорость передачи при работе ключом за волнение провалившегося или перевербованного агента, навсегда отключили его от эфира. В инструкциях, полученных от начальства, имелись указания, как можно скрытно сообщить о том, что тебя схватили и ты передаешь не то, что должен, а то, что тебя заставляют передавать — с помощью угроз или физического воздействия: для этого существовали как специальные комбинации цифр и букв, которые в разных вариантах следовало включать в сообщение, так и преднамеренные сбои в «почерке», известные специалистам на приеме. Впрочем, Дариус не слишком доверял всем этим мерам предосторожности, прекрасно понимая, что в крайнем случае рассчитывать придется только на себя. Во время войны произошел такой случай: в Голландии нацисты вычислили и захватили целую группу британских диверсантов и разведчиков, включая нескольких радистов. Те вышли в эфир и согласно инструкциям включили в свои рапорты все условные сигналы, обозначающие провал; а в ответ их начальники с Бейкер-стрит велели им не паниковать и перестать засорять эфир ненужной информацией.

Дариус передал в Лондон шифровку о том, что от агента 007 по-прежнему нет никаких известий, и запросил указаний относительно того, следует ли ему самому ехать в Ноушехр. Приложил он и скупую информацию о «каспийском морском чудовище», собранную им в Тегеране, включая и то, что было получено от Хамида. Накануне он заглянул пообедать в один элегантный французский клуб, где заказал несколько коктейлей на террасе для своих старых знакомых, долгое время прослуживших в Индокитае. Эти люди, знавшие толк в военной технике, утверждали, что именно они, пролетая над морем, видели эту странную машину. Вслед за коктейлями настал черед котлет из молодого барашка и красного бургундского; под это дело Дариус выяснил, что его друзья помнят точное место, где были сделаны фотографии, и что чудовище, судя по всему, оборудовано пусковыми установками для ракет. Неугомонному Дариусу этого показалось мало, и на обратном пути он заглянул в клуб, известный лишь под сокращенным названием «СРС», — одно из самых шикарных мест в Тегеране, где даже в боулинг играли на дорожках из полированного мрамора. Под сводами этого заведения, посещаемого самыми стильными и «продвинутыми» тегеранцами и гостями города, звучала негромкая приятная музыка — записи Фрэнка Синатры и Дейва Брубека.