Флагманы Победы - Николай Скрицкий

Командующему приходилось заниматься вопросами сбережения и опознавания своих кораблей, плавания кораблей строго по протраленным фарватерам, поддержанием боеготовности, борьбой со слухами о десантах, которые отнимали время, и нарушениями скрытности переговоров по телефону. Потребовалось срочно усиливать зенитное вооружение кораблей, разгадывать секрет магнитных мин и вырабатывать меры борьбы с ними, рассредоточить склады боеприпасов.

Октябрьский после войны выступал против постановки минных заграждений у своих баз. В воспоминаниях он писал: «Зачем нужно было с первых дней войны ставить минные заграждения? Против кого их ставили? Ведь противник-то сухопутный, он на море имеет главным образом авиацию да торпедные катера, которым мины – не помеха. И вот, несмотря на то что мины будут больше мешать нам, чем противнику, заставили нас ставить мины, на которых больше погибло своих кораблей, чем противника. У нас одних эсминцев погибло три: «Дзержинский», «Смышленый», «Совершенный»[323].

Не один Октябрьский считал, что минные заграждения ставить у Севастополя не было необходимости. Однако 22 июня нарком ВМФ Н.Г. Кузнецов приказал ставить мины. С 23 июня по 21 июля Черноморский флот поставил в районе Севастополя, Одессы, Керченского пролива, Новороссийска, Туапсе, Батуми и озера Устричное 7300 мин и 1378 минных защитников, то есть более половины запасов минного оружия. На минах подрывались свои боевые корабли и транспортные суда. Мины мешали маневрированию кораблей. Октябрьскому пришлось организовать траление мин, чтобы расширить фарватеры[324].

Особую тревогу вызывали ложные донесения разведки. Уже в начале июня Октябрьский сообщал Кузнецову, что на Черном море 10–12 неприятельских подводных лодок. Сразу же после авианалета на Севастополь был организована противолодочная оборона портов (противолодочные сети и боны, патрулирование кораблей и авиаразведка). Для той же цели были использованы 8 из 12 подводных лодок, высланных в море. В июне-июле разведданные сообщали неверные сведения о возможном прибытии в Дарданеллы итальянской эскадры, об ожидании прибытия итальянских эсминцев в болгарские порты и т. п., о движении немецких подводных лодок по Дунаю, о прибытии в Констанцу и Варну германских кораблей и моряков[325]. Вся эта дезинформация заставляла не только расходовать моторесурсы кораблей и самолетов, но и тратить силы и средства для противодесантной обороны от нападения с моря и воздуха.

В частности, вечером 23 июня из штаба Дунайской военной флотилии поступило неверное сообщение о выходе из Констанцы 6 эсминцев и миноносцев. Посланные на перехват лидер и 2 эсминца противника не обнаружили. Второй выход к острову Змеиный (Фидониси) в ночь на 9 июля для поиска и уничтожения якобы шедших с десантом транспортов также оказался бесполезным[326].

Более того, такая ориентировка нервировала людей. Летчики обнаруживали многочисленные подлодки, подводники пробовали по ошибке атаковать свои подводные корабли, а на суше от бойцов истребительных батальонов поступали сообщения о высадке морских и воздушных десантов, вскоре опровергнутые. Но сообщения продолжались, и Октябрьскому приходилось принимать меры и докладывать в Москву о несуществующей угрозе. В первой декаде июля он выслал дополнительно 5 подводных лодок и требовал от командиров военно-морских баз и соединений усилить бдительность на случай морского или воздушного десанта, так как поступили от агентуры сведения о выходе из портов Болгарии и Румынии 37 судов с войсками. Такие сведения, поступавшие в Москву, заставили наркома ВМФ 13 июля предупредить Военный совет Черноморского флота о возможности активных действий противника. Нарком писал, что «…оборона побережья на ближайшие дни должна считаться основной задачей Черноморского флота». Подобные указания поступали и позднее[327].

Из активных действий начала войны следует отметить обстрел Констанцы в ночь на 26 июня лидерами «Москва» и «Харьков», которые должны были действовать под прикрытием крейсера «Ворошилов» с 2 эсминцами и при поддержке авиации. Обстрел оказался удачным. Артиллерийским огнем были подожжены нефтесклад в порту и поезд с боеприпасами. Однако при действии на минном поле подорвался и погиб лидер «Москва»[328]. Октябрьский после войны считал неверным, что для обстрела Констанцы послали лидеры, действовавшие на минном поле. Он полагал более подходящим вести обстрел с крейсеров, вооруженных дальнобойными пушками. Так и было сделано в ноябре 1942 года при обстреле базы в Сулине[329].

Уже в июле Октябрьский решил просить командование флота ремонт производить в Севастополе, чтобы не гонять корабли в Николаев. Скоро вопрос решился сам собой, ибо фронт дошел до Николаева. 15 августа был оставлен Николаев, 21 августа – Очаков.

4 июля командующий отправил на Кавказ бригаду крейсеров и бригаду эсминцев, приказав части их быть в часовой, а остальным – в трехчасовой готовности. То же относилось к кораблям, остававшимся в главной базе[330].

Так как не хватало оружия для ополчения, приходилось собирать охотничьи ружья и малокалиберные винтовки.

17 июля последовал приказ наркома ВМФ – выводить Дунайскую флотилию в Одессу. До того Октябрьский старался задержать ее на реке до последнего момента. Флотилия оставила Дунай 20 июля, после обеспечения переправы войск. А в Одессе объявили боевую готовность № 1.

5 июля командующий получил приказ о формировании Азовской флотилии. 20 июля последовало решение Государственного Комитета Обороны об организации Азовской флотилии.

26 июля впервые использовали для атаки Констанцы истребители-бомбардировщики, которые к цели доставили под крыльями ДВ-3. 4 самолета сбросили 2 тонны бомб. Неприятель так и не понял, откуда они взялись.

В начале августа впервые после начала войны многие корабли вышли на боевую подготовку. Октябрьский считал ее столь же обязательной в дни войны, как и в дни мира[331].

Когда гитлеровские войска приблизились к черноморскому побережью, главной задачей стала оборона приморских городов и создание новых баз флота на Кавказе. Одновременно пришлось заняться перебазированием на восток недостроенных кораблей, плавучего дока и других судов.