Час "Ч", или Ультиматум верноподданного динозавра - Евгений Соломенко

Усама бен Ладен распространил в интернете запись своего выступления: паника, охватившая планету, – это провокация Израиля и его американских прислужников, стремящихся поработить мусульманский мир. Глава Аль-Каиды объявил Джихад евреям, американцам и «окончательно прогнившей христианской Европе».

Нарастала истерия и на бытовом уровне. Поджоги, погромы, возродившиеся из небытия Суды Линча выплеснулись на улицы Буэнос-Айреса и Карачи, Екатеринбурга и Далласа.

Казалось, старушка-Земля окончательно сдвинулась с ума. Застарелые обиды, замшелые подозрения, молью побитые обвинения были вновь извлечены из сундуков истории и воздеты над головами, как боевые хоругви.

Ультиматум неведомого «Динозавра» вершил свое чёрное дело…

* * *

От таких новостей Платонов помрачнел окончательно. Его бесило, что «железно» рассчитанный ультиматум прибил человеческий ковчег совсем не к тому берегу. «Ничего, мы ещё повернем этот кегельбан вспять!» – уговаривал он себя, слушая новостную телепрограмму. Но тут, как назло, старенький «ящик» скис окончательно и бесповоротно.

Не стесняясь в выражениях, Викинг ринулся в магазин «Бытовая электроника» (благо, всего в двух кварталах!). Ходил, выбирал, сопел – пока внимание его не привлекли два одинаковых телевизора, умостившихся на полке бок о бок. Придирчивый профессорский глаз уловил единственное – хотя и существенное – отличие между этими близнецами: один стоил втрое дороже своего собрата.

Вот же ерунда на постном масле! Платонов подошёл поближе. Под обозначенной крупными цифрами ценой было проставлено мелким бисером наименование товара: «телевизор с войной» и «телевизор без войны». Второй, судя по исчерканному ценнику, уже четырежды подвергся уценке.

– Могу я вам помочь? – подскочил продавец.

– Да уж, будьте любезны! Что за чудеса в решете – «с войной», «без войны»?

– А это у нас опытные образцы. Ученые из оборонного НИИ изобрели. Один телеприёмник показывает только стрельбу-пальбу да всякие мордобои, а другой – исключительно про тишь, гладь и божескую благодать.

Продавец усмехнулся:

– Сбацали, значит, наши Эдисоны таких вот монстров и подбросили в торговую сеть – посмотреть, как народ реагировать станет.

– Ну и как? Реагирует?

– Ещё как! Тот, что с триллерами и киллерами, – нарасхват идет.

– А который пацифист? С ним не шибко?

– Какое там – «не шибко»! Вообще никто не берет. Говорят – такого и даром не надо!

– Да я их понимаю, – присовокупил продавец. – По этому «безвоенному» ящику смотреть и неинтересно, да и нечего. Фильмец-то для него, худо-бедно, ещё можно наскрести. А вот информационные, документальные программы – где ж найдёшь, чтобы в них не было про войну или, там, зверства какие?

* * *

Подполковник Ледогоров и профессор Платонов, как два юных любовника, устраивали свидания, невзирая даже на самую собачью погодку. Они спешили наспориться, прийти к чему-то главному. И оба понимали: времени – не густо.

А вокруг них Петербург творил свою нескончаемую мистерию. Роджеру чудилось: этот город затеял с ним странную игру, поединок без правил. Казалось, Северная столица пыталась растворить его в дождях и туманах, в жутковатых мифах и фантастических видениях. Вчера они с Викингом часа три фланировали в районе Невского. И проходя мимо «многозвёздных» отелей, всякий раз натыкались взглядом на швейцара, томящегося при входе. Первый из этих привратников предстал в бархатном камзоле и высоком цилиндре, второй был выряжен а ля петровский гренадер, ну а третий оказался загримированным под шоколадно-коричневого «арапа».

– Город ряженых! – хмыкнул Викинг.

«Город-ряженый!» – мысленно поправил Весёлый Роджер. Наконец-то он разгадал глубинную суть каменного перевёртыша! Это – город-притворяшка, город-конспиратор. Внешне, для приезжих, он прикидывается Вечным Праздником: парадно сверкает мрамор фасадов, кичащихся царственной осанкой; триумфально летят в небе бронзовые колесницы, победно поблескивают тяжкие пьедесталы, а шпаги и эполеты на памятниках полководцам – изящны и умопомрачительны. И горделиво взирают на собственное отражение немыслимые дворцы и невиданные музеи, и палит радостным салютом «потешная» пушка с Петропавловки, и плещется над нею стяг, торжественно вознесённый на флагштоке. И все они улыбчиво и щедро обещают всеобщее счастье и благоденствие – сегодня, прямо сейчас, вот сию же секунду!

И этот же вечный праздник пророчат тебе все бронзовые адмиралы, стихотворцы, фельдмаршалы, императоры, и прозревающие будущее сфинксы, и разномастные чудо-парусники, и пышущие преуспеянием центральные универмаги. И тот же «арап Петра Великого», встречающий тебя у ослепительных дверей отеля, тоже, улыбаясь загадочно, намекает: «Праздник! Сегодня праздник! Как и вчера, и позавчера, и после-после-завтра!».

И в этот вечный праздник так легко, так хочется поверить, безоглядно погрузиться с головой – как в сладкий сон, как в добрую сказку детства.

Как в океанскую впадину, чёрную и обжигающе-студеную, из которой уже не будет возврата к теплу и свету. Потому что под личиной города-праздника таится убийца, расчётливый и холодный.

Отрешись от показного блеска и лоска, от парусов, эполетов и колесниц, – и прозревшие глаза различат Спас-на-Крови, где бомба, брошенная по взмаху батистового платочка в девичьей руке, разорвала «царя-освободителя» в клочья. А напротив Спаса – Михайловский замок – причудливое надгробье «Русского Гамлета», задушенного шелковым офицерским шарфом. Ну а подальше от этих куполов и шпилей, возле берега Чёрной речки, прорастает из прошлогодних трав оскорблённая кровь Поэта.

Кровь, в этом городе всюду – кровь, за каждым углом – душегубство!

Этот серийный убийца с внешностью и манерами аристократа скрывается под тысячей имен. По одним документам он – мещанин Родион Раскольников, по другим – поручик Петр Каховский, по третьим – и вовсе иностранный подданный Жорж Шарль Дантес, барон Геккерен. Но всегда он таит под полой топор или дуэльный пистолет Лепажа, самодельную бомбу или скорый на расправу финский нож с весёленькой наборной ручкой.

Маска, я тебя знаю! Можешь не прятаться за фасадами и пьедесталами, не прикрываться коринфскими колоннами и каррарским мрамором, не ослеплять праздничными фейерверками! Подполковник Ледогоров по кличке Весёлый Роджер, старый спецназовец и матёрый опер, вычислил тебя. И теперь уж ты никуда не уйдёшь – как ни огрызайся оскаленными пастями каменных львов, ни грозись затоптать чугунными копытами своих вздыбленных коней. И не надейся, что выгорит новое твоё злодейство – оставить державу беззащитной, лишённой ядерного щита, открытой для любого подлого удара! Хватит рассылать анонимки президентам и королям, грозить из-за угла! Я уж тебя заломаю, выкручу ручонки твои шаловливые!

С холодной яростью Роджер прожигал хищными глазами этого благопристойного душегуба, галантного комильфо в белоснежных перчатках, под которыми – чужая кровь. И с рассеянным высокомерием, едва замечая, взирал на заезжего московского подполковника великий город, творец иллюзий и сочинитель мифов – гений, предатель, философ, доносчик, дуэлянт, чернокнижник, цареубийца, поэт.