История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 3 - Луи Адольф Тьер

быть тайной. Это совсем не понравилось корпусу Ренье, который не имел оснований быть довольным своим пребыванием в Эстремадуре и к тому же ожидал найти этот край совершенно опустошенным. Ничуть не больше понравились они и Жюно, который не знал Эстремадуры, но не хотел так скоро возобновлять столь тяжкую и неплодотворную кампанию. В корпусе Нея всё было еще хуже. Этот корпус только что вынес все тяготы и опасности отступления, что, впрочем, было справедливо, ибо во время пребывания в Сантареме Ней всегда был далеко от неприятеля и не терпел нужды. Но корпус сильно пострадал, будучи вынужден во время отступления охранять свои ряды и тем самым лишившись свободы фуражировать. Вдобавок, в качестве места отдыха ему была отведена каменистая пустыня, где не было ни хлеба, ни мяса, ни овощей, а единственным развлечением являлись арьергардные тревоги, вид сытого неприятеля и проливные дожди. Объявить, что после трех-четырех дней бездействия и голода в этом проклятом месте корпус будет считаться отдохнувшим и прошествует мимо Старой Кастилии прямиком в Эстремадуру, где он побывал во времена сражения в Талавере, не обнаружив там изобилия, значило привести людей в отчаяние.

Дивизионные генералы от имени своих войск обратились к маршалу Нею, которого не было нужды подстрекать. Осмелев от жалоб, с которыми к нему обращались, от популярности, какой он пользовался в своем армейском корпусе, Ней поддался движению неповиновения, которое напоминало некоторый период революции, а при Наполеоне было возможно только в Испании, при военной анархии, порожденной лишениями, неудачами и расстояниями. Маршал написал главнокомандующему письмо, в котором перечислил все неслыханные лишения своего армейского корпуса, указал на невозможность выживания в Селорику и необходимость отпустить его обратно на Коа, привел доводы против новой кампании на Тахо и категорически потребовал предъявить ему приказы императора, заявив, что если этих приказов не существует, он будет вынужден отказаться от повиновения. Ней имел все основания не одобрять движение на Тахо, хотя в своей депеше приводил не лучшие из них; он мог выразить неодобрение Массена конфиденциально, если бы тот поинтересовался его мнением; однако требование предъявить ему приказы императора было чрезмерным притязанием, ибо чтобы повиноваться маршалу Массена, довольно было его звания главнокомандующего, независимо от того, имеет он или не имеет инструкций императора, заменяет или изменяет их по своей воле. На этот счет Массена надлежало объясняться только с Наполеоном, не отчитываясь перед подчиненными ему офицерами.

Массена был убежден, что именно неповиновение, а порой и недостаток рвения его подчиненных помешали ему захватить позицию неприятеля в Буссако, перейти Тахо в Пуньете, завладеть линией Мондегу в Кондейше и остановиться на линии Альвы в Понте-Мусела. Это выводило его из себя, но ранее он сдерживался из опасения вызвать в армии лишнее при отступлении потрясение. Потеряв терпение от последнего демарша Нея, он тотчас принял решение отнять у него меч в присутствии всей армии. Он предписал ему немедленно покинуть 6-й корпус, вернуться в Испанию и ждать решения императора о его участи; генералу Луазону, старейшему из дивизионных генералов 6-го корпуса, Массена приказал принять командование корпусом, запретив, под страхом кары за неповиновение, подчиняться маршалу Нею. Ней покинул 6-й корпус, единодушно о нем сожалевший.

После принесения этой мучительной жертвы в войсках стало заметно меньше неповиновения в речах, но не больше склонности к возобновлению кампании на Тахо, которая считалась гибельной для армии и бесполезной для замыслов императора. Все покорились дисциплине, затаив ненависть к тому, кто требовал повиновения. Хотя Массена, жестокий как к другим, так и к себе, мало считался с тем, что называют страданием, он всё же согласился приблизить 6-й корпус к Алмейде и Сьюдад-Родриго, дабы черпать из их запасов провизию, недостающую солдатам. Так французская армия начала жить за счет этих крепостей.

К несчастью, обнищание края, в который прибыли французы, равнялось обнищанию войск, которые пришли в него восстановить свои силы. Генерал Гарданн, обязанный наблюдать за тылами Португальской армии и собирать продовольственные запасы, не обладал достаточной властью, чтобы раздобывать их. Правда, поставки по некоторым сделкам, совершенным еще в сентябре, осуществились, но были отвезены в Саламанку, а часть закупленного зерна застряла на брошенных повозках на дорогах из Саламанки в Сьюдад-Родриго. Остальное послужило пропитанию дивизий Конру и Клапареда. В Алмейде и Сьюдад-Родриго оставался незначительный запас для небольших гарнизонов на случай осады, и этот запас теперь стремительно поглощался 6-м корпусом. Недавно принятая Наполеоном мера еще более ухудшила это печальное положение вещей. Он назначил маршала Бессьера (герцога Истрийского) губернатором севера Испании. И вот почему.

Сочтя неудобным иметь разных губернаторов в Бургосе, Вальядолиде, Леоне и Саламанке и испытывая особенное недовольство генералом Келлерманом, управление которого он порицал и чьей слишком смелой критики не любил, Наполеон решил объединить все разбросанные на севере войска под эгидой единого главнокомандующего, переведя под его управление Бискайю, Бургос, Вальядолид, Самору и Леон. На эту высокую должность он назначил маршала Бессьера, поскольку тот уже служил на севере Испании, где одержал блестящую победу в Рио-Секо. Когда Португальская армия возвратилась в Старую Кастилию, герцог Истрийский уже водворился в Бургосе. Массена писал ему, возвещая о своем приходе, своих нуждах и планах и о недолгом пребывании на севере Иберийского полуострова, и просил незамедлительной помощи продовольствием, боеприпасами и лошадьми. Хотя Бессьер и выказывал в отношении Массена всяческое почтение и восхищение, он отправил в Париж весьма невыгодные для того рапорты о том, что произошло в Португалии, основываясь на самом обманчивом из свидетельств – свидетельстве недовольной армии. Составляя подобный рапорт, он расточал самому Массена заверения в полнейшей преданности и внушил надежду на помощь, которую, возможно, охотно бы и доставил, если б сумел раздобыть.

За несколько дней напрасного ожидания помощи на границе Старой Кастилии Массена получил от Ренье и других своих офицеров весьма мало обнадеживающие подробности о ресурсах Эстремадуры. Видя, что его кавалерия и артиллерия остались без лошадей, а люди приходят всё в большее отчаяние при мысли о новой кампании на Тахо, Массена отказался, наконец, от плана, который был единственным утешением его печалей после потери линий Мондегу и Альвы. Не было более средства ни скрыть это мучительное отступление, ни придать ему другое значение посредством движения на Алькантару; приходилось признать, что после дерзкого марша на Лиссабон и упорного полугодового стояния на Тахо пришлось, подобно двум другим армиям, прежде выдвигавшимся в Португалию, оставить страну, столь неблагосклонную к французским армиям.

Массена тотчас отправил в Париж доверенного офицера, дабы доложить Наполеону о событиях отступления, о причинах, помешавших водворению на Мондегу и новому маршу на Тахо, а также о прискорбных сценах, разыгравшихся