Наказание для вора - Дарья Котова

— Много чего, — не отвлекаясь от готовки, туманно ответил Дель. — И не у нас, а у Милы, — ликан тепло улыбнулся при мыслях об остроухой. Да, если Лен всю последнюю неделю прятался от их хозяйки, то друг подобным не страдал и успел вдоволь наобщаться с Милой, которая была исключительно мила и добра с ним. За это лис был ей безмерно благодарен, но мысленно.

Улыбка Деля внезапно больно резанула. Ни слова больше не говоря, Лен вылетел из кухни, благо друг был поглощен готовкой. Остановившись у черного хода возле оружейной, лис прислонился спиной к теплой стене, пытаясь успокоиться. Легкие жгло, словно он пробежал несколько миль, а в голове лихорадочно пульсировали обрывки разных мыслей. Так, необходимо было успокоиться. Ведет он себя в последнее время, как пятнадцатилетний юнец, а не взрослый двадцатиоднолетний оборотень. А все из-за Милы! Да, не из-за остроухой дряни, эльфийки, леди Феланэ или хотя бы Амелии, а Милы! Вот что с ним не так? Почему при ее появлении голова перестает думать, а язык — слушаться? Теперь еще и злится на друга, что он с ней общается. Что не так? Ответ очевиден, его Лен знал с самой первой их встречи: она ему нравилась, сильно нравилась. Это выбешивало, это вызывало непонимание. Почему именно она? Ему ведь никогда не нравились ни красивые, ни богатые, ни знатные, ни остроухие девушки! Он любил простых симпатичных продавщиц в лавках, девочек-разносчиц, служанок — таких же как он, самых обычных. Мила не попадала ни под одну категорию, и Лен готов был поклясться, что нравилась она ему не за ее безупречную красоту или знатность, нет. Было в ней что-то, что притягивало его. Эта бьющая через край жизнь, уверенность в себе, расчетливый цинизм и при этом способность к глубокой привязанности к единственно близким людям? Лен тихо усмехнулся: если так посмотреть, то Мила является его отражением. Они слишком похожи характерами, поэтому она его и привлекла. Проблема только в том, что их схожесть на характере и заканчивалась, а вот внешних отличий было сполна, и это впервые стало для Лена преградой. Потому что она ему нравилась слишком сильно, его к ней тянуло так, что ломало кости, выворачивало внутренности. Все мысли так или иначе заканчивались Милой. Проклятье, она ему даже снилась! Он хотел ее целовать, касаться, говорить! Последнее было особенно удручающим, потому что раньше ему подобное от девушек было не нужно. Медленно, но верно Лен пришел к мысли, что вляпался в Милу по самые уши, и короткого романа, на который постоянно намекала эльфийка, ему будет мало. Он мог сколько угодно играть на публику и изображать для Мэла равнодушного и бесчувственного лиса, и, вообще, он мужчина, и всякие сентиментальные глупости не про него, но… но боли он не желал. А что будет безмерно больно после того, как наигравшись Мила спустит его с лестницы, он не сомневался. И он бежал от эльфийки и от будущей боли, боялся и трусил, что аж самому противно становилось. Надо было взять волю в кулак и все же закрутить с Милой, а потом бросить ее до того, как это сделает она, и уйти в закат. Да, надо.

Однако же, когда парадная дверь особняка открылась и впустила промокшую под первым осенним дождем Милу, Лен вместо того, чтобы сграбастать ее и утащить в спальню, отправился наверх набирать воду и искать плед, чтобы отогреть эльфийку. Вновь стало противно от собственной трусости.

* * *

В Академию они всегда по настоянию Лена ходили отдельно, что вызывало улыбку у Милы. Сегодня он был особенно рад, что рядом с ним один лишь Дель, чуткий и все видящий, но никогда не тревожащий Дель. Потому что совместные выходные с эльфийкой, перед которыми он клятвенно пообещал себе сделать наконец хоть что-нибудь, закончились так и не начавшись: он просто-напросто сбежал к отцу на все два дня, скинув Миле на стол аккуратную стопочку отчетов, на которые он зачем-то потратил несколько ночей. И если бы он соскучился по папе, но нет, он был рад, когда обнаружил дом пустым! Он опять сбежал и теперь закономерно злился на себя. Слабак, какой же он слабак. Решился — так делай! Но он не мог, одно присутствие Милы превращало его в сгусток беспомощного желе.

— Сколько раз можно просить тебя вести себя нормально⁈ — рявкнул знакомый голос, мгновенно приводя Лена в чувство. Они с Делем переглянулись и ускорились: за ближайшим поворотом дороги по саду Академии обнаружилась вторая половина их компании. В понедельник утром мало кто приходил настолько рано, потому Мэл с Ребом еще не успели собрать толпу зевак, лишь на крыльце недалеко от фонтана стояла парочка студентов.

— Нормально — это как ты? Краснея, заикаясь и мешкая? — иронично поинтересовался дракон. В отличие от человека, он был абсолютно спокоен. Внешне. Но Лен быстро понял, что Мэл тоже успел вывести из себя Реба, что случалось нечасто, очень нечасто, и, как правило, заканчивалась летальным исходом. В их с драконом пьяных путешествиях по дешевым кабакам и борделям Рестании Лен иногда становился свидетелем того, в кого превращается Ребор, если его по-настоящему разозлить. У друзей подобное никогда не выходило, дракон был безмерно терпелив: лис, несмотря на частые перепалки, не стремился задеть его, ликан, благодаря эльфийской крови, был достаточно чуток и миролюбив, да и характер человека не искрил склочностью. Но сегодня, по-видимому, был плохой день не только у Лена. Вернее, плохой день был теперь не только у Лена.

— Это по-человечески! Как муж…

— Мэл, заткнись! — рыкнул Лен, оттаскивая друга на пару метров подальше от Реба, зрачки которого сузились до двух черных нитей, а лицо закаменело.

Дель мгновенно материализовался рядом, успокаивающе кладя руку на плечо другу.

— Хватит лаяться, вы не собаки.

— Я…

— Да мне все равно, что ты там, Мэл, — в сердцах бросил лис, тряхнув друга. — Успокойся и хватит ругаться.

Мэл бросил на Лена злой взгляд, но последовал совету. Реб, как он успел заметить краем глаза, тоже постепенно успокаивался.

— Вот то-то же, — лис отступил на шаг, встретившись взглядом со «случайно» вставшим между друзьями ликаном. — А теперь пойдемте в Академию, а то скоро опять толпу соберем…

— Сначала пусть извинится перед Кэтрин! — рявкнул Мэл.

— Бегу и падаю, — Реб отвесил шутливый поклон, но глаза его продолжали гореть огнем ярости. — За что, позволь узнать, я должен