Взлом техногенной системы - Вадим Зеланд

В жизни, наряду с приятными вещами, существуют не вполне приятные обязанности и рутинная работа. Рутинную работу выполнять не хочется, лень, а нередко и в тягость. Но потворствовать своей лени тоже — занятие трудное, тягостное и непродуктивное. От этого не становится легче, потому как понимаешь, что проку все равно нет. А от бездействия устаешь еще больше.

Вопрос: как справиться с ленью? Побороть ее невозможно. Ведь если выполнять рутинную работу «через не могу», лень не исчезнет. Обязанность как была, так и останется ею. И неважно, кому ты обязан, себе или кому-то еще.

Против лени есть лишь одно средство: вложить душу в то, что тебе лень. Выполнить рутинную работу как можно лучше, с полной отдачей. Но не пересиливая себя, а от души. Может быть, в какой-то степени обмануть себя, притвориться. Превратить повинность — duty, в passion — страстное увлечение. Сделать это осознанно, намеренно. В таком случае лень действительно исчезает. Можете проверить и убедиться, если вам еще не знаком этот секрет. А я попробую объяснить, почему так происходит.

Состояние лени или бездействия — это энергетический застой, пробка, блок. Нет движения — нет энергии. Нет энергии — нет желания что-либо делать. Замкнутый круг. Когда же все-таки начинаешь шевелиться, появляется «ток», и мотор запускается, хотя бы на малых оборотах. Энергия питает намерение, намерение порождает движение, и так далее, по цепочке обратной связи.

Однако этого недостаточно. Если работа рассматривается как повинность, намерения не хватит. И лень никуда не денется, и труд будет не в радость, и результат плохой. Но если начать делать дело, даже самое что ни на есть обычное, добросовестно и старательно, то откуда ни возьмись появляется дополнительная энергия. И для этого не требуется каких-то особых усилий. Ведь имеется только два варианта: выполнить работу спустя рукава или сделать ее добросовестно. Но в первом случае энергия тратится по большей части на преодоление своей лени, а во втором энергия приходит сама. Откуда же она берется?

Подключается внешняя Сила. Или внешнее намерение, другими словами. Именно та Сила, о которой говорили джедаи в саге «Звездные войны». Но и не только они, конечно. Это не фантастика, Сила действительно существует. Что она есть такое?

Если упрощенно рассматривать реальность как движение ленты в некоем кинопроекторе, то Сила — это движок, который крутит проектор. Задача Силы — толкать эту реальность, непрерывно двигать ее, чтобы не было остановки. Потому что остановки быть не может. Материя и пространство, Сила и движение, а также и время как «побочный эффект» движения, — все это абсолюты, неизменные первоосновы нашего мира. Они никогда не появлялись и не исчезали, а существовали всегда.

Каждый индивид имеет свою киноленту — слой своего мира. Человек своими мыслями и действиями, так или иначе, крутит эту ленту в своем проекторе. Так вот, когда кто-то, намеренно и осознанно, добросовестно и старательно, в единстве души и разума, сотворяет свое маленькое кино как часть большого, тем самым способствуя миссии Силы, она это видит и тут же устремляется на подмогу.

Она это делает не «зачем-то» и не «почему-то» — просто таково свойство Силы. Внутренний импульс влечет за собой внешний отклик.

Недаром древние маги, а также мастера боевых искусств заставляли своих учеников выполнять рутинную работу, не имеющую к практике никакого отношения. Можешь просто механически, бездумно подметать улицы, а можешь превратить это занятие в магическое действие. Вот и подметай, пока в голове что-то не прояснится, пока не поймешь, что ты делаешь и как.

Чтобы проиллюстрировать, как это работает, приведу несколько примеров из своего опыта.

* * *

Одним из основных курсов, которые нам читали на физическом факультете, была история КПСС (для тех, кто не знал, да еще забыл, КПСС — Коммунистическая партия Советского Союза). И не просто читали, а основательно, три семестра. Сейчас история партии, наверно, могла бы даже вызвать мое любопытство, но в те годы данный предмет ну никак не вписывался в круг моих интересов. Однако оценки оказывали существенное влияние на распределение после университета. В то же время, история — это не тот случай, когда можно как-то «выкрутиться». Ты либо знаешь, либо тебе вообще нечего сказать.

Но экзамены были еще не самым худшим испытанием. Каждую неделю надо было отвечать на семинарских занятиях. Семинары проходили в церемониальной атмосфере средневековой казни. У каждого была лишь одна надежда, что его в этот день не спросят. Для всех нас это было очень мучительно. Учиться тягостно, а на эшафот подниматься — еще тягостнее. Преподаватель, напротив, получал массу удовольствия, будучи одновременно и зрителем на цирковом представлении, и Пилатом на судилище.

Меня такое положение никак не устраивало. Стояла дилемма: учить не могу и не хочу, но и тройки получать тоже не могу и не хочу. А находиться под гнетом вынужденной необходимости было просто невыносимо. По крайней мере, для меня. Это как рабский труд на галерах: тебе дают жить, пока ты тянешь свою лямку, но и жить не дают, поскольку ты раб. Унылая обязанность. Надо было что-то решать.

И тогда я решил готовиться к занятиям так, будто это был мой любимейший предмет. Не «через не могу», нет. Это было нечто другое. Скорей, по принципу «чем хуже, тем лучше». На лекциях я сидел в первом ряду, ел глазами преподавателя и старательно конспектировал. На семинарах, в то время как все остальные дрожали, втянув головы в плечи, я поднимал руку и принимался с энтузиазмом докладывать: «А вы знаете, оказывается, на таком-то съезде партии было намечено взять повышенные социалистические обязательства и перевыполнить план по производству тракторов и комбайнов! А в такой-то пятилетке колхозникам удалось сдать в закрома Родины столько-то тонн зерна!» (Да, были времена, не то что нынче. К слову.)

Никто не мог понять, чего это такое со мной творится. Крыша у меня съехала? Преподаватель сначала был доволен, но потом, поскольку моя рука тянулась вверх на каждом семинаре, он начал немного нервничать, однако прекратить мои доклады не осмеливался. Мое желание, моя инициатива — я отвечаю. Это уже был совсем другой цирк, и никто не знал, относиться ли к нему серьезно или здесь кроется какой-то подвох. Впрочем, к моему «чудачеству» скоро привыкли.

Подвоха здесь, конечно, не было, но имелся некий умысел (а отчасти и внутренний протест), порожденный этой самой вынужденной необходимостью: «вы меня так, тогда я вас так». Нельзя сказать, что я и впрямь заинтересовался историей партии (хотя это и история нашей страны). По сути, я сдал себя в аренду себе самому. Не учил предмет, а просто готовился к каждому конкретному семинару, прилежно конспектируя необходимую литературу. (На занятиях разрешалось заглядывать в конспект, если он был, конечно.)

Зато я сделал одно удивительное открытие: ты можешь сдавать себя в аренду, но если делаешь это с полной отдачей, становится легко! Откуда берется эта легкость, было непонятно, но очевиден был факт: подневольный труд на галерах каким-то образом трансформировался в увлекательное творчество. Уже не тебя заставляют, а ты сам изъявляешь свою свободную волю. И работа уже не в тягость, и свобода при тебе. Шикарно!