Язычник - Александр Мазин

Зря он это сделал. Разбойник тут же показал, что он – не тягловая скотина, а настоящий боевой конь. Копыто угодило овручанину в лицо, смяв стрелку шлема и размозжив нос.

Славка этого подлого нападения даже не заметил. Он вдруг обнаружил, что овручане осаживают коней. А через мгновение в десятке шагов от Славки, понукая коня, пронесся сам князь Олег, встрепанный, потерявший копье, щит и роскошный золоченый шлем.

Еще миг – и юный князь потерялся среди собственных дружинников.

Славка оглянулся и увидел правильный, восстановившийся строй киевлян, который единой, ощетинившейся копьями стеной накатывался на Славку. Славка вырвал из ножен саблю. Миг – и раздавшийся строй принял его внутрь и понес вперед.

То ли смущенные отступлением собственного князя, то ли от грозного вида киевской рати, но овручане дрогнули и побежали.

Некоторые – в разные стороны, как зайцы. Но большинство кинулось к мосту через ров.

У моста мгновенно образовался затор. В это уже не в войско – в толпу сходу ударили киевляне. Ярополк – в первых рядах – Славка видел, как пляшет его знамено.

Овручан расплескало в стороны. Многие посыпались в ров. Оставленные в городе вои попытались закрыть ворота, но вливавшийся внутрь поток дружинников им помешал.

Ярополковы гридни ворвались в Овруч. Овручане не сопротивлялись – сразу побросали оружие. Вдохновлять их на битву было некому. Юный князь Олег где-то потерялся, его лучших гридней побили в первой же сшибке. Ясно было: сопротивление бесполезно.

Однако Ярополк не долго радовался победе.

Ровно до тех пор, пока из-под трупов тех, кто во время бегства свалился в крепостной ров, не извлекли тело задавленного брата.

От этого беспорядочного бегства погибло и получило увечья больше овручан, чем от киевского оружия.

Со стороны киевлян погибших было немного. Одиннадцать человек. И среди них – Малой. По обидной случайности именно на него налетел князь Олег, разошедшийся со Славкой. Отрок не смог увернуться от княжьего копья. Рана была не смертельная, но Малой не сумел удержаться в седле и рухнул под копыта накатывающейся киевской конницы. И его стоптали.

Бесславно возвращалось войско Ярополка в Киев. Две лошади везли носилки с телом младшего сына Святослава.

Затоптанный Малой возвращался домой на заводной лошади Славки. Собственный конь отрока отказался нести мертвое тело хозяина.

По сторонам от печальной поклажи, в самом хвосте колонны, ехали Славка и Антиф. Молчали. Только в самом конце пути, когда миновали Любеч, сын ромейки вдруг сказал:

– Уеду я. В Тмуторокань. Чую: здесь скоро худо будет.

– Откуда знаешь? – спросил Славка.

– Господь подсказывает. Поедешь со мной, Богуслав?

– Нет, – коротко ответил Славка.

На некоторое время оба опять замолчали. Потом Антиф вздохнул и сказал:

– Коли так, то я тоже останусь.

* * *

– Счастливый ты, Серегей.

Враз состарился воевода Свенельд. Еще недавно – крепкий воин, теперь он выглядел одряхлевшим старцем. Лицо будто усохло, руки дрожат…

– Должно быть, и впрямь сильней твой Бог нашего, варяжского. Двое сыновей у тебя, и все живы.

Славную жизнь прожил князь-воевода. Сызмала – в битвах. Славу мечом стяжал. Правил в Киеве как князь. Страны и племена брал на копье. Богат Свенельд и землями, и златом… Только доверить некому. Внуки малы еще… Не удержат.

– Помнишь, боярин, как десятником у меня служил? – спрашивает князь-воевода.

– Помню, – отвечает Сергей.

Давно это было. Вечность прошла. С тех пор всякое между ними случалось. Однако врагами они не были никогда.

– Знаешь, боярин, думал я: умрет убийца – и легче мне станет, – хриплый голос Свенельда дрожит, как и его руки. – А вот не стало.

Сергей молчит. Сам терял. Знает: бывают случаи, когда месть не утешит. Жаль ему Свенельда. И Люта жаль.

– Просьба у меня к тебе, – говорит князь-воевода.

Сергей молчит. Ждет продолжения.

– Нечем мне тебя одарить за просьбу мою, – говорит Свенельд. – Злата тебе не предлагаю. Злата у тебя своего хватает. Всё у тебя есть. Но в память о тех днях, когда был ты моим десятником и я тебя защищал как своего… Когда умру я, воевода… Защити внуков моих. Времена грядут страшные. Не оставь кровь мою. Не дай роду моему угаснуть.

Должен бы Сергей сказать: да ладно тебе, Свенельд! Рано тебе умирать!

Но не такой у них разговор, чтобы за словами правду прятать.

– Добро, – говорит Сергей князь-воеводе. – Что смогу, то сделаю. Оберегу твою кровь.

Вздыхает князь-воевода. Лицо его немного светлеет, и даже плечи малость расправляются.

– Коли так, то давай скрепим договор наш, – говорит Свенельд. – Сын твой старший – не женат еще. Возьми за него внучку мою старшую Доброславу. Крести ее, коли хочешь, я не против. В приданое ей Улич дам.

Сергей медлит. Щедрое приданое.

Улич – сердце Свенельдового княжества. Вотчина Люта.

– Благодарю, князь-воевода, – наконец говорит Сергей. – Однако ответить пока не смогу. Кого женой брать – это мой сын сам решать будет. Надеюсь, не откажется от чести. Однако что бы он ни решил, я от своего слова не откажусь.

* * *

Обряженное и омытое тело Олега Святославовича лежало на длинном столе в горнице Детинца. Над лицом мертвеца потрудился ромей-бальзамировщик, так что погибший выглядел как живой. И очень похожий на старшего брата.

Многим из тех, что видел мертвеца, показалось, что в гробу лежит не младший, а старший брат.

Ярополк долго стоял над телом в молчании. Потом повернулся в Свенельду и произнес негромко: «Твое желание исполнилось, воевода. Твой сын отмщен. Ты рад?»

Свенельд ничего не ответил.

Вечером князь-воевода покинул Киев.

После отбытия Свенельда старшим среди княжьих бояр-советников стал Блуд.

Весть о смерти Люта Владимиру принес новгородский тысяцкий Удата.

Никогда Удата не был другом Владимиру. Однако вече постановило, что вестником должен стать именно он. И именно потому, что – не друг. Чтоб видел князь: не только его сторонники, но весь Новгород желает его дружбы.

В свейском городке новгородец чувствовал себя неуютно. Оно и понятно: купец из Хольмгарда-Новгорода для них – что кабанчик для волчьей стаи. А этот сам прибежал, да вдобавок – без охраны. Две дюжины воев-новгородцев – не в счет. Десяток хирдманнов управится с ними быстрее, чем петушок прокукарекает. А в поселке не десяток воев, а более полутысячи матерых викингов. Четыре драккара ярла Дагмара Ингульфсона отдыхают у берега.