История ислама. Исламская цивилизация от рождения до наших дней - Маршалл Ходжсон

Временами решения Ататюрка могут показаться излишне осторожными. Многие кемалисты приходили в ужас, когда узнавали об очередной жестокой реакции народа на попытку вестернизации: так, в 1930 г. предводитель толпы застрелил и обезглавил офицера, пытавшегося остановить антиправительственную демонстрацию, а потом носил его отрубленную голову по улицам города. Но и сторонники Кемаля сами неоднократно проявляли нетерпимость во время войны, когда нацистская Германия оказалась на пике могущества: тогда был введен налог на капитал, вся тяжесть которого легла исключительно на предпринимателей-немусульман (но включая только тех иностранцев, которые были евреями и являлись подданными Германии или ее союзников). Не допускалось никаких отступлений от этого закона, никаких исключений для кого бы то ни было. Практически все подобные бизнесмены разорились, часто их арестовывали и отправляли на тяжелые работы, наказывая за то, что они были христианами или иудеями. Когда Германия начала проигрывать войну, все заключенные были освобождены.

В то время, когда в Западной Европе проходили Великие преобразования, арабы переживали наиболее глубокий культурный упадок по сравнению с другими значительными народами исламского мира. Более того, хотя власть в самых важных арабских странах, Сирии и Египте, перешла к людям, которые считали культуру османских турков на персидской основе своей, сами арабы не принимали активного участия в этом культурном процессе. Сформировалась тенденция, по которой чисто арабское образование ограничивалось исключительно религиозной культурой улемов или суфийских пиров. Во времена великих империй пороха творческая активность на арабских землях была довольно низка. Даже арабский язык, на котором ранее писали все серьезные научные работы, отныне использовался лишь в узких теологических целях. Над ним нависла угроза превратиться в мертвый язык, как это уже случилось в остальных мусульманских странах, где население уже давно не пользовалось им как главным носителем культуры. Любая письменная традиция с течением времени теряет свое былое значение, но в период позднего Средневековья большая часть научных и художественных произведений классического арабского периода (соответствовавшего эпохе высокого халифата) оказались недоступны и утрачены, как это случилось с классическим греческим наследием. Многие произведения гораздо легче можно было найти в Стамбуле, чем в Каире или Багдаде.

В то же время рост торговли на протяжении всего XVIII столетия был связан с христианами Средиземноморья, жившими в турецкой Османской империи, и эти христиане, как арабского, так и неарабского происхождения, развивали тесные связи с бурно развивавшейся западной культурой. Но арабы-мусульмане, в отличие от турок, не являлись для этих христиан правителями, скорее, наоборот: иностранцы (в том числе иудеи и арабы-христиане) занимали привилегированное положение. Таким образом, арабы-мусульмане оказались на задворках как исламского культурного процесса, так и процесса формирования современного общества. В то же время развитие или возрождение местной культуры в ответ на европейские вызовы сталкивались здесь с гораздо большими сложностями, чем в Турции и других мусульманских странах.

Несмотря на это, крупным центрам арабского Востока (за исключением Аравии и Магриба) удалось интегрироваться в международную европейскую систему гораздо сильнее, чем другим мусульманским регионам. В период правления Исмаила Каир превратился в современный европейский город, а восстание Ораби было проникнуто западным идеализмом. Тот Египет, о котором рассказывал Кромер, фактически являлся не просто колониальной экономикой, но вместе с Сирией стал авангардом модернизации. Отбросив свое прошлое и не черпая из него вдохновения, Египет стремился стать лидером модернизированного мусульманского сообщества. Но нигде больше настоятельная потребность отыскать исторические корни, на которых можно было построить современное национальное самосознание, не ощущалась так остро, как в Египте и Сирии.

У египтских арабов политическая власть европейцев вызывала гораздо больше негативных эмоций, чем у турок: они находились под прямой европейской оккупацией, унижаемые британским чувством превосходства, не всегда выраженного так деликатно, как это сделал лорд Кромер, и проявлявшегося ежедневно, по крайней мере у образованных классов. Кроме того, они ощущали угрозу оказаться в подчиненном положении даже среди других мусульман. В то же время египтяне, как и турки, с тревогой понимали необходимость принятия западной культуры. Одним из плодов британской заботы о свободе личности было то, что арабы в Египте могли намного более свободно обсуждать свои проблемы в печати, чем арабы под властью Абдул-Хамида. В конце XIX столетия в Египте, как и в Турции, резко увеличилось количество журналистов и прессы, но здесь они могли более свободно обсуждать проблемы мусульман в условиях модернизации.

В этих обстоятельствах предлагалось множество вариантов решения этих проблем, но наибольшей популярностью пользовались идеи возрождения в том или ином виде особого арабского наследия. Эта идея была популярна в Сирии, в частности в горах Ливана, где наряду с процветающим портом Бейрут проживало большое количество крестьян, исповедовавших христианство, и многие арабы-христиане получили образование в миссионерских школах. Эти люди были заинтересованы в сохранении арабского языка и изучении арабской истории.

Несмотря на то что это наследие было тесно связано с исламом, в указанный период оно полностью дистанцировалось от его турецкой разновидности. Арабский язык возрождался во всех без исключения мусульманских странах и вызывал большой интерес у западных ученых. Христиане, сохраняя экономическое лидерство среди арабов, с удовольствием принимали часть арабского наследия. В конце XIX века некоторые из них пытались, правда, без особого успеха, писать на арабском книги в строго западном стиле. Другие добились больших успехов, сознательно возрождая классический стиль эпохи Аббасидов, Насифа аль-Язиджи, который писал макамы в чистой манере, прямо подражая аль-Харири. Он стал образцом стиля для последующих литераторов. Таким образом, маленькая сирийская провинция Ливан стала центром арабского культурного возрождения.

За неимением достаточно подготовленных местных египетских арабов сирийские христиане, от всего сердца желавшие возродить арабскую литературу ради славы своего народа, заняли лидирующие позиции в арабской журналистике в Египте. Таким образом, чувство арабской самоидентичности получило строго литературную и классическую форму, выразившись в попытках возродить древнюю славу арабов, особенно классического периода Аббасидов, и противопоставив ее превалирующему турецко-персидскому окружению. Подобная ориентация встречала самую теплую поддержку у арабских мусульман Египта.

Однако среди мусульман тенденция к духовному возрождению включала не только литературное, но и религиозное величие арабского прошлого — раннюю историю ислама. Именно на арабском Востоке с особенной силой звучал призыв очистить и укрепить ислам как живое вероучение. Даже языковые формы мусульманского литературного возрождения в значительной мере были обусловлены желанием очистить ислам. В арабских странах уже существовали ваххабиты и некоторые другие политические движения, которые провозгласили своей главной целью очищение ислама от поздних наслоений. В такой обстановке короткий визит во время восстания Ораби в Египет персидского проповедника Афгани, выступавшего за возрождение исламского мира, вызвал бурную интеллектуальную и даже политическую реакцию. Самым влиятельным последователем Афгани в арабском мире был египетский ученый Мухаммад Абдо (1849–1905 гг.), который сотрудничал с ним в журнале «Аль-ур-ват аль-вуска»[415]. Афгани утверждал, что духовное возрождение каждой мусульманской нации есть неотъемлемая часть общего панисламского движения, в котором эти нации должны объединиться. Шейх Абдо, после того как получил прощение властей за участие в восстании Ораби и смог вернуться к своей деятельности в Египте, придерживался точно такой же политической доктрины, но целиком сосредоточился на египетских проблемах, подчеркивая необходимость народного просвещения и бережного пересмотра религиозной доктрины.