Фантастика 2024-84 - Константин Давидович Мзареулов

абортов… Вы заметили, что на улицах наших городов почти нет детей?

— Да, — ответил Соколов, — это заметно.

— В эрэфии женщины перестали рожать. Отчасти это происходит по физиологическим причинам — стало очень много бесплодных как мужчин, так и женщин. Но часто женщины не рожают потому, что боятся, не хотят. Не хотят, чтобы ребенок жил в мире, где царят произвол, нищета, несправедливость, жестокость. Где почти что поощряются секты, проповедующие сатанизм, а на улицах правят бал молодежные банды, — Дервиш умолк и молчал несколько секунд. Потом сказал. — Я мог бы много еще говорить, но скажу коротко: я почти физически ощущаю постоянно растущую концентрацию Зла на нашей земле. И все мы находимся на краю Бездны. Пока что на ее периферии, но нас неудержимо затягивает внутрь.

Верещали сверчки и что-то тревожное было в их нескончаемом концерте. Соколов произнес:

— Во многом я согласен с вами, Евгений Василич. Но… я всю жизнь занимался только наукой и сторонился какой-либо политики. Я очень далекий от политики человек.

— Извините за банальность, но никому еще не удавалось быть далеким от политики, Алексей Захарыч. Вы можете не интересоваться тем, что обычно подразумевают под этим словом — не читать газет и даже выбросить в окно телевизор, но политика все равно войдет в ваш дом. Она входит к вам, проникая через запертые двери. Размер пенсии, цены, тарифы на коммунальные услуги — все это тоже политика… Людоедская политика.

— Да, это действительно так. Но что же мы с вами можем? В «истребители» я уже стар.

— В «истребители»? — спросил Дервиш. — Да не нужно в «истребители». Нужна всего лишь консультация по применению «Ужаса».

— Допустим… всего лишь на одну минуту допустим, что я скажу вам: да… Но ответьте мне на один вопрос.

— Постараюсь.

— Вот вы, Евгений Васильевич — умный и образованный человек — вы же должны понимать, что — Система. Одиночке никогда не сломать Систему.

— Что ж? Попробую ответить. Кое в чем я с вами согласен: группы Сопротивления разрознены и немногочисленны, единый центр отсутствует. Но, во-первых, по стране нас уже тысячи и с каждым годом становится все больше. Во-вторых, все слабее становится власть. Ее разрушает изнутри тотальная коррупция и элементарная нехватка денег — после того, как почти всю Сибирь «сдали в аренду», а фактически продали вынужденно и за бесценок китайцам, доходы от продажи нефти и газа упали в разы. На наших глазах происходит системная деградация власти… Вы говорите: Систему не сломать. А я вам напомню события вековой давности. В 1913– м году в России праздновали трехсотлетие дома Романовых. С великой помпой праздновали: вот! Три века простояла. И будет стоять еще тысячу лет. Несокрушимо!.. А всего через четыре года все рассыпалось в прах. Посему я не стал бы так категорично заявлять: невозможно сломать. Хотя я не берусь утверждать, что это произойдет завтра. Но работать над этим надо… Вот я и работаю. Тем более, что я очень сильно виноват перед страной.

Соколов удивленно спросил:

— Как? Каким образом вы могли провиниться перед страной?

Дервиш произнес:

— Потом, Алексей Захарыч. Потом я обязательно вам расскажу… Так вот: я виноват перед своей страной. И сейчас судьба дает нам шанс… нет, не исправить… Исправить уже невозможно, но хотя бы попытаться повлиять на это безумие… Ведь они уже дошли до края. Вы знаете, что они торгуют человечиной?

— В каком смысле «человечиной»?

— В самом прямом: они продают людей «на запчасти». Программа называется предельно цинично — «Утилизация».

Соколов долго сидел молча. Потом сказал:

— Откуда вам это известно?

— Ну, я все-таки разведчик… Еще есть вопросы?

— Множество, — ответил Соколов. Он вздохнул и произнес: — И вы надеетесь, что «повлиять на безумие» поможет «Ужас»? «Ужас» — сам по себе орудие Зла. Злом нельзя одолеть Зло.

Дервиш сказал:

— Это неправда. «Ужас» следует рассматривать всего лишь как оружие. А оружие само по себе не бывает ни добрым, ни злым. Ибо оно не обладает сознанием. Добром или Злом оружие становится в руках человека… Если вы, дорогой мой Алексей Захарыч, увидите ублюдка, который намеревается перерезать горло ребенку — как вы поступите?

— Я сделаю все, чтобы это предотвратить.

— А если единственной возможностью остановить убийцу станет убийство? Как вы поступите?

Соколов молчал. Светили звезды, стрекотали сверчки. Дервиш сказал:

— Сверчки… слышите сверчков?

— Слышу… Ну, допустим. Допустим, я готов вам помочь. Что, собственно, требуется от меня?

Дервиш сказал:

— Я был уверен, что вы примете правильное решение.

Соколов проворчал:

— А вы уверены, что оно правильное?

— Да, уверен. И вы не сомневайтесь.

Соколов ответил:

— Я ученый. Обязан сомневаться… Ну так что же надо от меня конкретно?

— Надо, чтобы вы помогли разобраться с этой техникой, — Дервиш кивнул на ворота гаража, — и обучили моих людей.

— Я попробую. Но дайте мне слово, что не будете просить меня стрелять из нее… Я не смогу.

— Даю слово.

— Ладно, давайте смотреть вашу технику.

— Я думаю, сейчас вам стоит отдохнуть, а уж с утра…

— Нет уж. Приступим сейчас — дьявол не любит ждать.

Дервиш хмыкнул, позвал Немого и втроем они пошли в гараж. С «техникой» Соколов разобрался всего за полчаса. Сказал:

— Ну, в общем, ничего фантастического — примерно так я себе это и представлял. Мне нужно произвести кое-какие расчеты и тогда я буду иметь более полное представление.

— Отлично, — ответил Дервиш. — Завтра протестируем.

— А как думаете тестировать?

— Ну, пока не знаю, — сказал Дервиш.

А Немой спросил:

— Скажите, пожалуйста, Алексей Захарыч: на собак «Ужас» действует?

— На всех высших животных действует.

— Ну, тогда решим вопрос.

Соколов мрачно посмотрел на Немого, ничего не ответил.

Дервиш показал Соколову приготовленную для него комнату. Ученый сразу сел за компьютер, а Дервиш вернулся к гаражу, где сидели на скамейке Кот и Немой, присел рядом с ними и сказал:

— Нужно будет отловить какую— нибудь собачку.

— Хорошо, — сказал Кот. — Дам поручение молодым. А когда надо?

— С утра.

* * *

Около полуночи Чердыня ехал на встречу. С ним был только один телохранитель. «Гелендваген» катил по Невскому. Проспект был ярко освещен, катились сверкающие автомобили, по тротуарам фланировали десятки тысяч прожигателей жизни и тысячи проституток обоих полов. В «Золотом треугольнике» Санкт-Петербурга «комендантский час» начинался на три часа позже, чем на прочей территории столицы — богатая публика желала «ночной жизни». Поэтому заведения — рестораны, казино и бордели — были открыты в «Золотом треугольнике» до часу ночи. Официально. Неофициально многие работали до утра. А поскольку полицейские чины имели с заведений свою долю, то проблем