Там, где нас нет - Альвин Де Лорени

ней. После концерта, Руди, сбежавший от своего любовника на галёрку к Гризелду, получил выволочку и теперь как привязанный ходил за Оттолайном, выполняя малейшую его прихоть.

Десять пар прекрасных глаз уставились на меня, вольготно рассевшегося за столом для преподавателя. На мне светло-голубой с отливом костюм с вышивкой и стоячим воротником. При этом костюмы мои шьются так, что толком не понять, они альфовские или омежьи. Унисекс, так сказать. А местная мода допускает, даже требует наличия всевозможных рюшечек и шитья на костюмах и альф и омег.

Я благожелательно щурю свои зелёные драконьи очи на прекрасные лица.

Ох-хо-хо, цветник-то какой.

— Ita, optimi viri, hodie loquemur de iis quae Lyrnessiae exercitus cum atrocissimis humanitatis hostibus ob sanationis considerationem occurrere poterit. Sed primum… Caput catervae, teipsum introduc. (Итак, мои прекрасные господа, сегодня мы с вами поговорим о том, что армия Лирнесса сможет противопоставить самым ужасным противникам человечества с целительской точки зрения. Но сначала… Староста группы, представьтесь.)

Встаёт омежка со светлыми волосами ниже плеч, голубые глаза его настороженно смотрят на меня, он чуть запинаясь, отвечает тонким голоском:

— C-caroline Singer, ome (К-каролин Зингер, оме)…

Я встаю и медленно подхожу к старосте. Останавливаюсь рядом с ним и, глядя сверху вниз на сжавшегося омежку, ухватив взгляд его больших голубых глаз своим взором, говорю прòникновенно:

— Nomine me omnes praesentes (Назовите мне всех присутствующих)…

Сила, — мечется сознание Каролина, — этот оме, он… он прекрасен! Ноздри омеги дрогнули, уловив божественно-чувственный аромат подошедшего к нему человека. Лицо Зингера залилось краской, а внизу заныло сладостно и тревожно. Он опустил головку, поводил пальчиком по крышке парты, заалев ещё больше, поднял глаза, стремительно наполнявшиеся слезами от избытка эмоций. Прекрасный оме с роскошными белыми волосами, раскинувшимся по плечам, так и смотрел на него сверху, губы его трòнула едва заметная улыбка, аура властности накрыла и старосту и сидящих за соседними партами целителей, аура силы и надёжности охватила, обняла, так, что Каролину захотелось прижаться к этому оме и никогда не отлипать. Мгновение, когда он смог почувствовать всё это, кончилось, надо было говорить и Каролин ломающимся голосом начал называть сокурсников. Каждый названный вставал и, выйдя из-за парты, делал книксен.

Закончив, Каролин снова повернул голову к оме, так и стоявшему рядом с ним. Резко очерченные, безупречной формы губы оме, от которых омежка не отрывал восторженного взгляда, шевельнулись, дрогнули, произнесли:

— Gratias tibi ago, ome Singer (Благодарю вас, оме Зингер)…

Собственные губы Каролина стремительно приобретали чувствительность, так, что впору прикрыть их руками — до того ему захотелось прикоснуться ими к губам оме Ульриха.

Тихо, едва слышно, только для него, желанные губы оме продолжили:

— Sede (Садитесь)…

Ох, как вкусно! Я не я буду, если вся аудитория эта не будет к концу лекции молиться на меня. Включая Оттолайна и Руди. Они все искусники. Целители. Им эмоции не настолько противопоказаны ибо они омеги. Существа эмоциональные по определению. Только Руди выбивается.

— Viri, credo, opportunum fore arbitramur visionem meam medicinalem triam sic dictam adumbrare pro methodo vulneratos in coetus distribuendi secundum necessitatem consiliorum medicinalium et praecaventiae et evacuationis, secundum medicinae indicia et condiciones specificas… (Господа, полагаю, будет целесообразным изложить моё видение так называемой медицинской сортировки, как метода распределения раненых на группы по принципу нуждаемости в лечебно-профилактических и эвакуационных мероприятиях в зависимости от целительских показаний и конкретной обстановки…)

Коротенько пробежался по цветным меткам для поступивших на сортировочный пункт раненых.

— O viri, quis mihi signa mortis dicere potest? (Господа, кто мне назовёт признаки смерти?)

Молчат. За мной по-прежнему неотрывно следят все глаза в этой аудитории, но пока вступать в диалог не готовы — что поделать, моя слава — мой крест.

— Ome Ottoline, discipuli tui vivum ex mortuo narrare non possunt? (Оме Оттолайн, ваши ученики не могут отличить живого человека от мёртвого?)

Эмоции десятника полыхнули недовольством. От Каролина Зингера потянуло желанием ответить и я тут же обращаю на него своё внимание:

— Obsecro, ome Singer… noli surgere, quaeso… (Пожалуйста, оме Зингер… не вставайте, прошу вас…)

— Nulla conscientia, cyanosis cutis, nulla responsio ad dolorem, nulla pulsatio, nulla spiratio (Отсутствие сознания, цианоз кожных покровов, отсутствие реакции на боль, отсутствие сердцебиения, отсутствие дыхания)…

— Gratias tibi ago, ome Singer, quis manebit? (Благодарю вас, оме Зингер, кто продолжит?)

— A-an desunt nobis responsionem pupillari lucem (О-отсутствие реакции зрачков на свет), — робко высказывается ещё один светленький омежка, представленный как Элис Дикман.

— Fortis esto, ome Diekman (Смелее, оме Дикман), — ласково поощряю я говорящего и он приободрившись продолжает:

— Absentia reflexi cornei, absentia reflexi oculocephali, atonia musculus (Отсутствие роговичного рефлекса, отсутствие окулоцефалического рефлекса, атония мышц)…

— Vixi, (Достаточно), — останавливаю я его, — quis porro? (кто продолжит?)

— Temperatura corporis minuitur, «oculus catti», (Снижение температуры тела, «кошачий глаз») — летит из приободрившейся аудитории, — cornea arida et nebulosus, hepatis mortis, rigor mortis… (сухость и помутнение роговицы, трупные пятна, трупное окоченение…)

— Bene, iudices, video me errasse — vivum a mortuo discernere poteris. Sed volo tibi dicere, quod postquam hasce creaturas occurrentes, omnia, de quibus supra, tibi usui non erunt, quoniam istae creaturae homines comedunt et fere vivas eas non relinquunt. Ad artifices praecipue delectantur. (Хорошо, господа, я вижу, что был неправ — вы сможете отличить живого человека от мёртвого. Однако, хочу вам заявить, что после встречи с вот этими существами, — на стены телекинезом развешиваются большие цветные плакаты изображающие разновидности демонов, — всё, что вы называли вам не пригодится, поскольку эти твари едят людей и живых, как правило, не оставляют. Особенно их привлекают искусники.)

В головах у каждого из присутствующих в аудитории начинает проплывать увиденное мной: вот демон-обезьяна дерётся с воинами на развалинах замка, хватает одного из них, откусывает голову… вот демон-волк, извернувшись, сбивает хвостом Янку и сизые внутренности омежки вываливаются на землю, вот увиденные мной в видении Силы останки конного отряда, разорванного хезрет на дороге в туманном лесу…

— Eodem tempore, iudices, praesentia daemonum prope dominum facile determinatur — magna infirmitas sentitur, absentia magnae potestatis in ambitu causatur. Daemon organismus, si potes dicere, potentiam undique trahit. Et propter hoc ipse artifex eis resistere non potest. Salus plebeia non tantum degeneret. Ut vidistis, homines satis exercitati daemonibus resistere possunt. Secus artifices… (При этом, господа, наличие демонов рядом с искусником легко определяется — охватывает сильная слабость, вызванная отсутствием в окружающей среде Великой Силы. Организм демонов, если его можно так назвать, вытягивает Силу отовсюду. По этой причине искусник практически не способен оказывать им сопротивление. Самочувствие обычного