Ухожу в монастырь! - Анна Ольховская

В первом ряду зрительного зала.

А на сцене тем временем главный герой приступил к делу.

Кай медленно, даже как-то небрежно повернулся к подвывавшему уже не от боли, а от страха Клаусу и пристально посмотрел ему в глаза.

Клаус знал, как выглядят глаза их сверхчеловека, но и никогда еще серебряный взгляд не задерживался лично на нем, на Клаусе. Обычно он равнодушно скользил мимо, уделяя человеку внимания не больше, чем столу или стулу, к примеру.

И Клауса это вполне устраивало!

У него и от мимолетного прикосновения этого серебра все тело покрывалось крупными такими пупырышками, вызывавшими нервную почесуху, так что спасибо, увольте нас от ненужного внимания чистейшего из арийцев!

И теперь он убедился в собственной правоте. И впервые пожалел, что связался с экстремистской группировкой Брунгильды. Но задний ум – он на то и задний, чтобы активизироваться в тот момент, когда хозяин ума находится в ней. Или в нем. Название этого дурно пахнущего места может быть любым, но суть – одна.

Фиолетовые пульсары в серебре становились все больше, они поглощали все видимое пространство, погружая сознание Клауса в фиолетовую бездну. И оставив на поверхности лишь одну-единственную жизненную установку – верно служить Господину, выполняя все его приказы.

– Сними с Ганса шлем и принеси его мне, – тихий голос Господина прозвучал в опустевшей голове немца оглушительным набатом. – Лок, отпусти его.

Тяжелые лапы, до последнего момента прижимавшие тело к земле, исчезли, и Клаус медленно и неуклюже поднялся, придерживая укушенную псом руку.

Затем оглянулся по сторонам, отыскивая указанную Господином цель, удовлетворенно улыбнулся и направился к корчившемуся на окровавленном снегу напарнику.

– Степаныч, отзови пса! – отрывисто приказал Кай. – Он там больше не нужен.

Старик, впервые наблюдавший «работу» Кая воочию, опасливо покосился на мужчину и велел Казбеку отпустить врага.

Зверь с радостью подчинился – он всем своим существом ощущал пульсировавшую в воздухе энергию, и находиться в эпицентре воздействия ему не хотелось. Лучше уж вместе с сыном, Локом, стоять возле старика и мальчика, так спокойнее.

Клаус приблизился к напарнику и склонился над ним, пытаясь расстегнуть застежку шлема. Сверкавшие бессильным бешенством глаза Ганса его абсолютно не впечатлили, как и яростные вопли:

– Ты что делаешь, тварь?! Очнись! Надень свой шлем!..! Кретин! Зачем ты его расстегнул, урод?!..! Пошел вон!..!

– Во блажит, – почесал затылок Степаныч, украдкой глянув на разинувшего от любопытства рот мальчика. – Небось матюками кроет, да?

– Есть маленько, – усмехнулся Кай.

– Хорошо хоть на немецком, на непонятном.

– А что такое матюки? – немедленно заинтересовался Михаэль. – И как ими можно крыть? Ой, папа, смотри, он кусается! Прямо как крыса в той ловушке, что деда в подвале ставил!

– Так крыса он и есть, самая что ни на есть взаправдашняя, – проворчал старик.

А тем временем Клаус, вытерев прокушенную напарником ладонь снегом, как-то механически размахнулся и сильным ударом отправил Ганса в нокаут. А может, и в нокдаун, во всяком случае, препятствовать выполнению приказа Господина тот перестал.

Клаус аккуратно расстегнул застежку, стащил с головы напарника шлем и принес его Каю:

– Что дальше?

– А дальше – подними свой шлем и отнеси оба в дом.

– Нет уж! – возмутился Степаныч. – Еще чего! Не хочу я всякую шваль в свой дом пускать, мало ли чего! А вдруг он очнетси, как тока от тебя отойдет, да снова шапчонку свою на голову натянет, а? Че тада делать будем? У меня в доме ить ишшо оружие имеитси, и забор вон какой – хрен его потом оттуда выковыряешь! Давай-ка лучше я энти шлемы прострелю, они ить нам не нужны и даже опасны!

– Наверное, ты прав, – улыбнулся Кай. – Надо их просто уничтожить…

«Не надо! Не вздумай!»

Кай озадаченно встряхнул головой, а потом оглянулся.

– Ты че башкой трясешь, словно лошадь от слепня? – озадачился старик. – И по сторонам зыркаешь – примстилось че?

– Ты ничего не слышал?

– Нет. Тока этот вот, – дед кивнул на застывшего столбом Клауса, – зомбя твой сопит громко. И дружок евоный стонет.

– Нет, детский голос.

– Ох, видать, перенапрягси ты, Каюшка! Откуда тутотка детям взяться! А Мишанька вроде ни слова не говорил.

– Это не я! – топнул ногой малыш. – Это девочка! А я – мальчик!

– Ты тоже слышал? – Кай присел перед сыном на корточки.

– Да! Она не хочет, чтобы мы эти штуки портили.

– Но…

«Кай, я слишком устала, чтобы объяснять, просто поверь! Эти шлемы понадобятся и тебе, и мне, и Михаэлю, и Вике!»

Это действительно был голос девочки. Девочки-подростка. Именно тот голос, что звучал тогда в ванной. И сегодня, когда он шел сюда.

Кай прикрыл глаза и сосредоточился:

«Кто ты? Это ты помогла мне там, в подземелье?»

«Да. Меня зовут Ника. Я – такая же, как ты».

«Но почему? Почему ты решила мне помочь? И откуда ты узнала обо мне?»

«От мамы Михаэля».

«Виктория?!! Она… помнит о сыне… обо мне?!»

«Ты дурак, да? Как можно забыть о своем ребенке?! Да именно ее боль и тоска и вывели меня на вас с Помпоном!»

Кай почувствовал, как замерло, а потом бешено заколотилось его сердце, а мысли сплелись с эмоциями в нераспутываемый узел – общаться с незнакомкой он пока не мог.

Но беседа продолжилась – в нее вмешался робкий голосок сына:

«Мама? Моя мама? Она есть? Она… хочу к маме!»

Личико Михаэля сморщилось, и он горько заплакал.

«Скоро! Не плачь, маленький! Мама уже совсем рядом! Вас приведут к нам скоро!»

– Мама! – в голос рыдал мальчик. – Я хочу к маме!

– Мишанька, ты чего? – Старик ошарашенно переводил взгляд с заходящегося в истерике ребенка на бледного до синевы, но с безумными от счастья глазами Кая. – Чего это с вами обоимя? Он ить давно про мамку не вспоминал, чего вдруг?! Эй, эй, ты куда?! Стой, Мишанька, стой! Кай, да окстись ты – парень убежал!

Кай вздрогнул и оглянулся – маленькая фигурка в комбинезоне упорно таранила снег, медленно углубляясь в лес.

– Никуда он не убежит, не волнуйся, – улыбнулся мужчина. – Видишь, снег какой. Сейчас я его догоню.

– Да куда ж он рванул-то так, объясни!

– К маме.

– Какой еще маме?! Откедова она взялась?

– Приехала.

– Да ити твою мать!

– Степаныч, какая-то у тебя реакция странная на радостную новость!