Спи ко мне - Ольга Лукас

Главный подвиг – одеться и выйти без зонта под мелкий незначительный дождик. Всё остальное – чепуха.

Старая гвардия покинула скамейку запасных – на них это не похоже. Сиживали и под ливнем. А, нет, вот они, митингуют рядом с двухэтажным полуразвалившимся домиком. Раньше там было общежитие работников какого-то завода, потом завод переехал за пределы города, а кто остался в общежитии – непонятно. Старушки по очереди позируют перед камерой «Вестей». Поодаль стоят под парами полицейская машина и «скорая помощь». Что-то случилось. «А, потом прочитаю в Интернете», – подумала Наташа, ускоряя шаг.

Большой город учит не принимать близко к сердцу чужие беды – иначе сердца не хватит. Протянуть руку помощи утопающему – да. Но не толпиться вокруг тела, выловленного из реки – телу уже ничем не поможешь, и зрители ему не нужны. То же и с прогулкой по кладбищу: это не прикосновение к чужой скорби, а маленькое бегство в тихое, спокойное место, где не снуют туда-сюда кричащие дети, не носятся на роликах и велосипедах подростки, не орут нестройными голосами пьяные люди-овощи.

Старая гвардия лопочет, шумит, топает ногами; у них на всех – одно большое сердце, охотно переживающее, пережевывающее, перемалывающее чужие беды и радости.

«О, Ермолаевых-то старшая кудась намылилась по такой погоде. По кладбищу, что ли, гулять? Самое время!»

По случаю выходного дня на кладбище пришли туристы с экскурсоводом. Фотографируются на фоне могил. «Скоро, скоро все там будете!» – злорадно думает Наташа.

А нет, не будете. Там – будете, здесь – нет. Здесь хоронят только тех, кто чего-то стоит.

Раньше Наташа – одна, или со Светкой – нередко прогуливала здесь школу. Бродила от могилы к могиле. Гоголь, Чехов – портреты в кабинете литературы. Военачальники и герои – это уже из истории. Профессор Вернадский в стеклянной нише. Наверное, великий человек был, раз его именем метро назвали.

Сейчас всё изучено, всё известно, а тогда Наташа ходила по кладбищу и обнаруживала всё новые и новые имена. Было странно узнавать, что любимые киногерои тоже умирают. И этот умер. И этот тоже. Как-то раз, вернувшись после такой прогулки домой, она неожиданно для себя написала рассказ. О том, как некий человек гуляет по кладбищу, читает имена на памятниках. Удивляется тому, что его кумиры, которых он совсем недавно видел по телевизору, умерли несколько лет назад. А потом видит могилку, на которой стоит табличка с его собственным именем. Дата рождения совпадает. Дата смерти – два года назад. И он вспоминает, что да, именно тогда он совершил предательство. Даже так – Предательство с большой буквы. А значит – с тех пор не живёт. Не может считаться живым.

Эту историю Наташа сочинила в седьмом классе – и с тех пор не перечитывала. В седьмом к ним пришла новенькая. Катя её звали. Пока классная руководительница представляла её будущим соученикам, на задних партах шушукались, придумывая новенькой прозвища и испытания. Наташа и Светка даже внимания на эту Катю не обратили – делились летними впечатлениями, строили планы на ближайшие две недели.

– Ермолаева! – вдруг сорвалась на крик классная. – Ты этот год тоже с замечания хочешь начать?

Почему-то она недолюбливала Наташу, а Светке многое прощала. В прошлом году, например, эти неразлучные подружки, вместо того, чтобы идти на линейку, посвящённую первому сентября, наблюдали за ней из окна туалета, передавая друг другу театральный бинокль Светкиной мамаши. И что же? Их накрыла завуч, и вкатили тогда Наташе замечание – на всю первую страницу дневника. А Светка почему-то отделалась выговором в кабинете директора. Но она всё равно потом разрыдалась.

– А я ничего, – лучезарно улыбнулась Наташа и сложила руки на столе, как идеальный первоклассник с плаката.

– Я вижу, как ты «ничего». Пересядь на соседний ряд. За первую парту.

Первая парта в третьем от окна ряду считалась почему-то местом для дураков и изгоев. Она называлась «болото». Никто там не желал сидеть добровольно. Учителя это знали, и сажали в «болото» провинившихся.

А беспечная новенькая, которой никто, конечно, не объяснил про «болото», подошла к Наташе и села рядом с ней.

– Болотницы! – раздалось с последней парты.

– А ты, Кимчук, пойдёшь сразу к директору! – рявкнула классная.

Но Наташа уже стала «болотницей». На перемене Светка куда-то удрала вместе с другими девчонками, осталась одна новенькая. Пришлось Наташе рассказать ей о том, в какую ситуацию они попали.

– Ты можешь пересесть, – благородно сказала она. – Новенькая, да ещё и «болотница» – тяжелый случай.

Но Катя благородно согласилась разделить с Наташей её участь.

После уроков Светка снова куда-то исчезла, и Наташа с Катей пошли домой вдвоём. Катин отец был военным, и они довольно часто переезжали из города в город. Она успела повидать столько, и так интересно рассказывала об этом, что Наташа решила во что бы то ни стало чем-нибудь удивить её в ответ.

Вечером позвонила Светка и извинилась. Сказала, что ей после школы нужно было к какой-то левой тёте на какой-то несуществующий юбилей, а вообще она на стороне Наташи и не считает её «болотницей». Видно, мамаша сделала ей внушение: Светка дожила до седьмого класса, и по-прежнему делилась с мамочкой всеми своими секретами.

– А мы с новенькой очень шикарно погуляли без тебя, – ответила Наташа.

Осень выдалась тёплая, и Наташа показывала Кате Москву. Они гуляли по набережной, заходили в Лужники, углублялись в переплетение улиц.

Через неделю Кимчук попался за курением в туалете и под общий хохот был перемещён в «болото». Наташу помиловали, и разрешили ей пересесть обратно к Светке. Но они с Катей гордо заняли последнюю парту – ту, за которой раньше сидел сосланный ныне Кимчук.

Из «болотниц» они тут же превратились в «нормальных», и девчонки потянулись к Кате – слушать её истории. Но Наташа была при ней как бы на особом счету. И после уроков они по-прежнему гуляли только вдвоём.

Однажды, после совместной прогулки по Новодевичьему кладбищу, Наташа и написала историю о Предательстве с большой буквы.

На следующий день принесла тетрадь в школу и под большим секретом показала Кате. Та прочитала с интересом.

На большой перемене Наташа списывала у Светки домашку по алгебре, сидя в пустом классе (математик всегда забывал запереть его на ключ, за что часто получал нагоняй от директора). Почерк у Светки был разборчивый, и Наташа управилась с работой за пять минут до начала урока. Решила выйти, прогуляться. Убрала свою тетрадку в портфель, Светкину взяла подмышку и двинулась к выходу. Но возле неплотно прикрытой двери остановилась.

Из коридора доносился голос Кати и хохот одноклассников. Обидно перевирая содержание, новенькая пересказывала всем Наташину историю! Вышла какая-то стыдная глупость, а в конце оказалось, что рассказ посвящен Кимчуку, которого Наташа тайно любит аж со второго класса. Тут следовало бы поймать лгунью на слове: Кимчук остался на второй год в третьем классе, и во втором ещё не учился с Наташей и её одноклассниками, но кого интересует правда, когда всплывают такие подробности?